С любовью – МАДАМ МАНЬЯ ГАРРО-ДОМБАЛЬ, которую я встретил
двадцать семь лет назад на кладбище в полночь на острове Жаницио, что на озере
Рацкуаро, в Мексике, и которую я вспоминаю каждый год в День Мертвых.
Канун всех святых.
Тише-тише!… Тихо, неслышно. Скользите, крадитесь.
А зачем? Почему? Чего ради? Как! Когда? Кто! Где началось,
откуда все пошло?
– Так вы не знаете? А? – спрашивает Череп-Да-Кости Смерч,
восставая из кучи сухой листвы под Праздничным деревом. – Значит, вы совсем
ничего не знаете?
– Ну-у… – отвечает Том-Скелет, – это… не-а.
Было ли это в Древнем Египте, четыре тысячи лет назад, в
годовщину великой гибели солнца?
Или – еще за миллион лет до того, у горящего в ночи костра
пещерного человека?
Или – в Британии друидов, под ссссссвистящщщщие взмахи косы
Самайна?
Или – в колдовской стае, мчась под средневековой Европой –
рой за роем, ведьмы, колдуны, колдуньи, дьявольские отродья, нечистая сила?
Или – высоко в небе над спящим Парижем, где диковинные твари
превращались в камень и оседали горгульями и химерами на соборе Парижской
Богоматери?
Или – в Мексике, на светящихся тысячами свечей кладбищах,
полных народу и крохотных сахарных человечков в El Dia Los Muertos – День
Мертвых?
А может, где-то еще?
Тысячи огненных тыквенных улыбок и вдвое больше тысяч только
что прорезанных глаз – они горят, подмигивают, моргают, когда сам Смерч ведет
за собой восьмерку охотников за сластями – нет, вообще-то их девять, только
куда девался Пифкин? – ведет их за собой то в вихре взметенной листвы, то в
полете за воздушным змеем, выше в небо, на ведьмином помеле – чтобы выведать и
поведать тайну Праздничного дерева, тайну Кануна Дня Всех святых.
И они ее узнают.
– Ну-с, – скажет Смерч в конце странствий, – что это было?
Сласти или страсти-мордасти?
– Все вместе! – решили мальчишки.
Сами увидите.
Глава 1
Это был маленький городок на маленькой речке возле мелкого
озера в дальнем уголке одного из штатов Среднего Запада. Не так уж много было
кругом деревьев, чтобы городок совсем было не видать. Зато и домов было не так
уж много, чтобы за ними не было видно леса. В городке было полно деревьев. И
вдоволь сухой травы и опавшей листвы – ведь на дворе уже стояла осень. И
вдоволь заборов, по которым так здорово бегать, и дорожек, чтобы раскатываться
по льду, а еще – громадный овраг, чтобы кубарем скатываться вниз или
перекликаться с кем-то на то-о-ом берегу. И в городке было полным-полно…
Мальчишек.
И это было под вечер, накануне Дня Всех святых.
В домах все двери крепко затворены от сквозняков.
И весь городок залит до краешка негреющим солнцем.
Но вдруг – дня как не бывало.
Откуда ни возьмись выползли из-под каждого дерева ночные
тени и все заполонили.
Во всех домах за запертыми дверьми поднялась кутерьма,
беготня на носочках, мышиные шорохи, крики шепотом, замелькали летучие огоньки.
За одной такой дверью тринадцатилетний Том Скелтон
остановился и прислушался.
Снаружи ветер гнездился в каждом дереве, подкрадывался по
всем дорожкам сразу, незримый, как кошка-невидимка.
Тома Скелтона пробрала дрожь. Всякому ясно, что ветер нынче
совсем особенный и темнота необыкновенная – потому что настает Канун Дня Всех
святых. Кажется, что все вокруг вырезано из мягкого черного бархата или из
золотого, из оранжевого бархата. Дымок поднимается из тысяч труб клубами –
точь-в-точь как плюмажи на упряжке в похоронной процессии. Из кухонных окон
сочится двойной аромат, хорошо различимый: вот свежие тыквы, только что
взрезанные, сочные, а вот пироги с тыквенной мякотью.
Крики за запертыми дверьми становились все отчаянней, а тени
мальчишек метались за окнами. Еще не натянув до конца свои костюмы, размазывая
по щекам жирную краску: вон там горбун, а вон – великан-недомерок. Все еще
продолжался штурм и грабеж чердаков, замки сбивали, а древние бабушкины сундуки
потрошили в поисках маскарадных нарядов.
Том Скелтон облачился в свой костяной доспех.
Он улыбался во весь рот, прилаживая позвоночник, грудную
клетку, коленные чашечки – белые, нашитые на черный бархат.
«Вот повезло-то! – подумал он. – Удачное имя тебе досталось!
Том Скелтон! Прямо к празднику! Тебя ведь все дразнят Скелетом! Значит, что
тебе лучше всего надеть?»
Костюм Скелета!
Бам! Восемь входных дверей с грохотом захлопнулись.
Восемь мальчишек разом великолепными прыжками преодолели
цветочные бордюры, перила, живые изгороди, кусты – и приземлились каждый на
своем накрахмаленном морозцем газоне. На всем скаку, на бегу, они
заворачивались в простыню или поправляли наспех нацепленную маску, натягивали
диковинные, как шляпки невиданных грибов, шляпы или парики, орали во все горло
вместе с ветром, толкавшим в спину, так что они неслись еще быстрее, во всю
прыть, какой славный ветер, ах ты! – выругав страшным мальчишечьим проклятием
маску за то, что она съехала, или зацепилась за ухо, или закрыла нос, сразу
заполнившись запахом марли и клея, горячим, как собачье дыхание. А может,
просто дать волю бьющему через край восторгу – просто быть живым, бежать
куда-то в этот вечер, набирая полную грудь воздуха и во все горло вопя, вопя…
вопяяя а!
Все восемь мальчишек столкнулись на одном перекрестке.
– А вот и я: Ведьма!
– Обезьяночеловек!
– Скелет! – сказал Том, едва не выпрыгивая от радости из
своих костей.
– Горгулья!
– Нищий!
– Сам мистер Смерть!
Блям! Они столкнулись и отлетели как мячики, никак не могли
сразу распутаться, разобраться в веселой неразберихе рук и ног, под уличным
фонарем. Фонарь на перекрестке раскачивался под ветром, гудя, как соборный
колокол. Плиты уличного тротуара превратились в доски пьяного корабля,
уходящего из-под ног, то поглощаемые тьмой, то выныривающие на свет. Каждая
маска скрывала мальчишку.
– Ты кто? – ткнул пальцем Том Скелтон.
– Не скажу! Тайна! – крикнула Ведьма петушиным голосом.
