– Аза-ххх! – ухнул Самайн.
Коса упала, как нож гильотины, снесла крону дубу, срубила
клен. Целый урожай спелых яблок посыпался где-то в мраморную конь. Словно
полный дом мальчишек разом свалился с лестницы, считая ступеньки.
– По-моему, он не расслышал, Ральф, – сказал Том.
Они нырнули, залегли среди скал, поросших кустарником.
Коса высекала искры из валунов.
Самайн испустил такой вопль, что лавина камней обрушилась с
ближайшего холма.
– Уй-ю-юй! – сказал Ральф, скорчившись, согнувшись в три
погибели, свернувшись в клубок – колени к груди, глаза крепко зажмурены. – Если
вздумаешь грешить – только не в Англии!
И, как последний заряд дождя, ливень, лавина бьющихся в
истерике душ, превращенных в мокриц, обращенных в клопов, в пауков-сенокосцев,
в блох, в жуков-могильщиков, расползлась по телу, затопила мальчишек.
– Эй! Гляди! Вон пес!
Одичалый пес, обезумев от страха, опрометью мчался вверх по
скале.
Но его мордочка, его глаза – что-то такое у него в глазах…
– Неужели это?..
– Пифкин? – подхватили все.
– Пиф! – закричал Том. – Ты здесь назначил встречу? Ты…
Но – ууух! – свистнула коса.
Визжа от ужаса, песик перекувырнулся через голову и кубарем
скатился в траву.
– Держись, Пифкин! Мы тебя узнали, мы видим тебя! Да не
бойся ты!.. Не убегай… – Том свистнул.
Но песик, скуля и жалуясь испуганным, родным, знакомым
голосом славного Пифкина, умчался и пропал.
Но что это? Эхо его жалобного тявканья донеслось с далеких
холмов:
– Спаси-и-ите! Ищи-и-и-ите… Ищите. Ищите! Ищи-и-и-и-те…
«Где? – подумал Том. – Негодники Божии, где?»
Глава 13
Самайн поднял косу, играя своей силой. Он рассмеялся,
довольный собой, плюнул огненной слюной на свои загрубелые ладони, покрепче
ухватился за рукоятку косы, широко размахнулся и – замер…
Где-то вдали послышалось пение.
Ближе к вершине холма, в небольшой рощице, мерцал слабый
огонек костра.
Там собрались люди, как тени; поднимая руки, они пели песню.
Самайн прислушался; коса, как застывшая улыбка великана, неподвижно висела в
воздухе.
О Самайн, Бог Мертвых!
Выслушай нас!
Мы, Великие жрецы друидов, здесь,
В этой роще деревьев, великанов Дубов,
Молим тебя за души умерших!
Там, вдалеке, эти неведомые люди у горящего костра
размахивали блестящими ножами, поднимали кверху кошек, коз, распевая:
Мы молим тебя за души тех,
Кто превращен в бессловесных тварей.
О Бог Мертвецов, мы приносим тебе
В жертву вот этих животных,
Чтобы ты освободил
Души наших родных и друзей,
Умерших в этом году!
Ножи сверкали.
Самайн улыбнулся во весь рот. Жертвенные животные закричали.
Повсюду, под ногами у мальчишек, в траве, среди камней,
везде – плененные души, сгинувшие в пауках, заточенные в тараканах, заброшенные
в блохах, мокрицах и сороконожках, разевали немые рты и беззвучно взывали,
корчась и извиваясь.
– Освободи! Не погуби! – молились друиды на склоне холма.
Костер жарко разгорелся.
Ветер с моря завыл над долинами, пронесся среди скал,
коснулся пауков, покатил свернувшихся мокриц, опрокинул тараканов. Крохотные
пауки, насекомые, мелкие-премелкие собачки и коровки пухом понеслись прочь, как
хлопья снега. Маленькие души, узницы, заключенные в тельца насекомых,
рассеялись.
Освобожденные, они с шепотом и щебетом полетели ввысь,
словно к куполу, рождающему гулкое эхо.
– В небеса! – воскликнули друидские жрецы. – Вы свободны!
Летите!
И они улетели. Они скрылись в воздухе, слитно вздохнув, с
невыразимой благодарностью и облегчением.
Самайн, Бог Мертвых, пожал плечами и отпустил их с миром.
Но вот так же внезапно – он весь застыл в напряжении.
Точно так же замерли мальчишки и мистер Смерч, притаившиеся
в скалах.
По долине, по склону холма беглым шагом наступала армия
римских солдат. Предводитель бежал впереди всех, крича:
– Солдаты Рима! Истребляйте дикарей! Низвергайте нечистых
богов! Так приказал Светоний!
– За Светония!
Самайн, в небесах, замахнулся своей косой, но поздно!
Солдаты вонзили мечи и топоры в стволы священных дубов
друидов.
Самайн взревел от боли, как будто топоры подрубили ему
колени. Священные деревья стонали, их ветви со свистом рассекали воздух, стволы
с предсмертным стоном и грохотом валились наземь.
Самайна там, наверху, била дрожь.
Жрецы-друиды, спасавшиеся бегством, остановились, объятые
дрожью.
Деревья валились.
Жрецы с подрубленными сухожилиями, коленями, ступнями
падали. Их перекатывало ветром, как стволы ураганом.
– Нет! – загрохотал Самайн высоко в воздухе.
– Да! – загремели римляне. – А ну! Солдаты нанесли последний
страшный удар. И Самайн, Бог Мертвых, с подрубленными корнями, с подсеченными
голенями, стал падать на землю.
Ребята, задрав головы, успели отскочить. Им казалось, что
целый лес, разом подрубленный, обрушился гигантской грудой. Они утонули в тени
его полуночного падения. Громоподобный голос его смерти опережал его падение.
Он был самым гигантским деревом на свете, выше самого высокого дуба, который
когда-либо валился замертво и расставался с жизнью. Он падал с душераздирающим
скрипом, бил сучьями дико воющий воздух, стараясь удержаться.
Самайн грянулся оземь.
Он свалился с ревом, который потряс до глубины окрестные
холмы и задул, как свечки, священные костры.
Когда Самайн, срубленный, простерся на земле, все оставшиеся
в живых друидские дубы повалились вслед за ним, словно подкошенные последним
взмахом косы. Его собственная громадная коса, как великанская улыбка,
затерянная в полях, расплылась серебряной лужицей и канула в траву.
