— Акций на сто пятьдесят тысяч фунтов! — шепнул Эдди лейтенант Болт. — За папку, в которой лежало пятьдесят пять страниц.
Но в Лондоне к предложениям Пуля отнеслись скептически, и вскоре его заменил кавалерийский генерал Бриггс. При нем начались поставки военного имущества для нужд Белой армии.
Эдди то и дело посылали в Ново (так для краткости называли Новороссийск) — то пакет отвезти, то проследить за разгрузкой танков. Он в изумлении смотрел на ржаво-серые громадины. В газетах писали, что первые «самоходные броненосцы» привезли на фронт в деревянной обшивке, на которой было написано tank — «резервуар». Так словечко и прижилось.
В Ново устроили показательный бой: с железным грохотом танки один за другим валились в крутой овраг и, тяжело ворочая гусеницами, выползали по другому откосу. Публика трепетала.
— Объясните им, что машины типа Mark V делятся на «самцов», с пушечно-пулеметным вооружением, и «самок», на которых установлены только пулеметы, — требовал капитан Прайд, танкист Его Величества.
Но объяснить было некому. Среди русских попадались офицеры, знающие английский на разговорном уровне, но как только речь заходила о коробках передач или воздухозаборниках, они немели. Словарей не было, учились друг у друга, тыкая пальцем в ту или иную деталь.
На юге России был хлеб, но почти не было промышленности. В русских интендантствах составляли бесконечные списки того, что требовалось для фронтовых нужд, но их некому было переводить. Англичане смотрели на славянские закорючки, пожимали плечами и присылали то, что осталось после Великой войны.
Штыки не подходили к винтовкам, ленты — к пулеметам, снаряды — к орудиям. Санитарные «студебеккеры» были слишком тяжелыми для российских дорог, подковы — слишком большими для казацких лошадей (а их прислали сто шестнадцать тысяч!). Сто тысяч стальных касок пылились на складах — русские никогда их не использовали. Огромные массы добра перетекали со средиземноморских военных баз без малейшего понимания, кому и зачем оно предназначается.
Русские прибегали скандалить, орали, махали руками.
— Они говорят, что англичане нарочно издеваются над ними, — бесстрастно говорил переводчик. — Что цель Великобритании — не восстановление России, а ее развал.
С переводом таких слов проблем никогда не возникало.
Один из пароходов привез тридцать ящиков с фехтовальными принадлежностями: рапиры, нагрудники, маски… Казачий сотник, которому все это досталось, набил морду британскому часовому, который не хотел пускать его в миссию. Отобрал винтовку и разломал ее о мостовую. Генералы долго обменивались извинениями по поводу инцидента.
— Английские коммунисты подговаривают портовых рабочих Лондона, чтобы они не посылали оружие для борьбы с братьями большевиками, — объяснял Бриггс. — К сожалению, мы не можем поставить контролера рядом с каждым грузчиком.
Деникин обвинял в тыловом хаосе союзников, союзники кивали на воров-интендантов. Тыловики поголовно расхаживали в новенькой британской форме; что имелось на военных складах, то продавалось на базарах — по бешеным ценам, разумеется. Через полгода Бриггса отозвали домой.
В Лондоне выжидали: никто не мог предсказать, стоит или не стоит делать ставку на Деникина. С одной стороны, большевизм представлял угрозу мировому порядку — в самой Англии то и дело вспыхивали изнурительные забастовки. С другой стороны, правительство Ленина настолько разорило свою страну, что Россия уже не могла угрожать интересам Его Величества — что, разумеется, приветствовалось.
Политика не волновала Эдди: служба была нетрудной, английские фунты ценились высоко, в Екатеринодаре и Ново было полно ресторанов и красивых девчонок (пусть и не герцогинь). То, что очередной глава миссии, генерал Хольман, постоянно отправлял его с пакетами к военным наблюдателям, только радовало Эдди — ведь приходилось летать на аэропланах! Если раньше он отправлял брату карточки «Я на фоне танка Mark V», то теперь в Йоркшире получали фотографии «Я и бомбардировщик DH.9» c подробным описанием, каково это — летать по небу.
Открытки: «Привет из Ростова!», «Мы наступаем!»… И вот разоренная усадьба где-то у черта на рогах могла стать последним пунктом в жизни Эдди Мосса.
6
Эдди вцепился в Клима:
— Не бросай меня! Тут никто по-английски не понимает… Мне без тебя не выжить — помоги!
Клим смотрел на его покрытое застарелой копотью лицо: короткий нос, густо усеянный веснушками, голубые блестящие глаза со слипшимися ресницами.
— Извини, мне жену надо спасать.
Он расспросил Пиявку, как добраться до ближайшей станции. Она с сомнением поглядела на его зачерствевшую от крови повязку, на разбитые ноги:
— Не дойдешь.
Клим действительно смог добраться только до крыльца и потерял сознание. Беспризорники перетащили его назад, к Эдди Моссу. Так и провалялись оба больше месяца — в комнате с розовыми обоями.
Полубредовые дни, лихорадка. Изнуряющая мысль, от которой внутри все плавилось и дымилось, — Нину не вернуть. Климу казалось, что если бы не черная воспаленная рана на груди, если бы не сбивающая с ног тошнота, он мог бы ее спасти… А теперь уже поздно: все страшное уже случилось.
Осип не простил ему изощренного многомесячного вранья, выстрелил, не желая понять, что он сам поставил Клима в безвыходное положение: ему нельзя было говорить правду. Саблина Осип наверняка убил — весьма удобный случай раз и навсегда расправиться с соперником. И с женщинами он церемониться не стал бы… Они для него не живые люди, а классовые враги.
Любочка прокляла их всех, и вышло, как ей хотелось. Господи, надо было оставаться в Нижнем — пусть нахлебниками в чужом доме, пусть подневольной «рабсилой»!
Эдди тормошил Клима:
— Где идут бои? Почему пушек не слышно? Что дети говорят?
Дети понятия не имели о том, где проходит фронт. В окрестных деревнях никакой власти не было — ни советской, ни белогвардейской.
Эдди страдал от неизвестности больше, чем от ожогов.
— Если нас найдут красные, сразу прикончат? — спрашивал он Клима.
— Скорее всего.
— А если белые? Ты сможешь объяснить им, что я состою на службе Его Величества?
— Смогу.
Эдди был душевным парнем — простым, как солдатский жетон, болтавшийся у него на шее. Когда ему было легче, он рассказывал Климу про британскую миссию в Екатеринодаре:
— Нас там много: сотня офицеров и еще сто тридцать солдат — все волонтеры. Народ подобрался — хоть цирк открывай. Один услышал по радио Черчилля, который выступал с призывом помочь России, и решил записаться в состав экспедиции, потому что Черчилль — его кумир. Другому Бог велел в Россию отправиться; третий всю Великую войну просидел в немецком плену и не успел отличиться: сослуживцы в медалях, а он — как дурак… А еще у нас инструктор-пулеметчик есть — он прямо говорит, что сбежал от полиции. Россия, конечно, дыра, но все лучше, чем Скотланд-Ярд.
