— Следуйте за мной, — проговорила она.
В приемной на подоконниках и шкапах стояли оплывшие свечи.
— Электричество то и дело выключают, — пояснила секретарша. — По ночам, по правде говоря, жутко: недавно итальянского посла ограбили — отобрали бумажник и шубу. Сначала для охраны нам прислали кадетов, но когда произошла революция, мы сами были вынуждены прятать их от толпы. К счастью, сейчас есть поляки, но и на них надежды мало.
— Аргентина не признала Советы? — спросил Клим.
Секретарша взглянула на него удивленно:
— Их никто не признал: они силой захватили власть, конфисковали собственность иностранных граждан и отказались выплачивать долги России. Когда Троцкий пришел к британскому послу, тот не пустил его дальше передней.
— А Советы признают вас?
— Послы вручали верительные грамоты прежнему правительству, поэтому мы даже не обладаем неприкосновенностью. Дипломатический корпус то и дело собирается у американского посла: никто не знает, что делать — уезжать или оставаться. С одной стороны, надо защищать интересы наших граждан, а с другой стороны, говорить о каком-либо сотрудничестве с Советами нельзя. Троцкий грозит арестовать всякого, кто будет восстанавливать иностранные правительства против большевиков. Мы уже изучили план Шлиссельбургской крепости: говорят, там самые удобные камеры — с тридцатой по тридцать шестую.
Клим не ожидал, что у дипломатов так мало влияния.
— Я могу поговорить с господином послом? — спросил он.
— Я сейчас доложу о вас, — спохватилась секретарша. — Посидите здесь.
В посольстве стояла мертвая тишина, даже маятник настенных часов не двигался. Клим несколько раз прошелся по приемной, взял со столика «Правду» от 23 февраля 1918 года:
Немецкие генералы организовали ударные батальоны и врасплох, без предупреждения, напали на нашу армию, мирно приступившую к демобилизации. Но сопротивление уже организуется. Оно растет и будет расти с каждым днем. Все наши силы отдадим на отпор германским белогвардейцам!
— Сеньор Мартинес-Кампос ждет вас, — позвали Клима.
Господину послу было под пятьдесят. Элегантный костюм, подкрученные кверху усы, черные беспокойные глаза.
— Очень рад знакомству, — произнес он, протягивая маленькую крепкую руку. — Присаживайтесь. Вы давно в России? Полгода? Кажется, мы с вами были свидетелями почти молниеносного упадка великой страны. Как такое могло случиться?
— Крайне неудачное стечение обстоятельств… — отозвался Клим.
Посол взял со стола костяной ножик для разрезания бумаги, повертел в руках.
— Непостижимые изгибы славянской души, — усмехнулся он, помолчав. — Я несколько раз встречался с Лениным, это человек большой культуры, но совершенный фанатик… Кажется, единственный декрет его правительства, который пошел на пользу России, это переход от юлианского календаря к григорианскому.
Мартинес-Кампос сел за стол, сцепил перед собой руки. Запонки на его манжетах отливали тусклым золотом.
— Я советую вам уезжать как можно быстрее, — произнес он, глядя Климу в глаза. — Если у вас нет денег, правительство даст вам кредит. Но выехать можно только через Архангельск или Владивосток: границы перекрыты. Пожалуй, еще остается Финляндия, коль скоро вы сумеете получить разрешение у Советов. Если вы выберете этот вариант, я напишу бумагу в Комиссариат иностранных дел.
— Мне нужно вывезти семью, — сказал Клим. — Моей невесте запретили покидать город…
— Она гражданка Аргентины?
— Нет, но…
Мартинес-Кампос больше не смотрел на Клима. На лице его появилось утомленное выражение, как будто он заранее знал все, что ему скажут.
— Ничем не могу помочь. У меня есть директива — не выдавать виз российским гражданам.
Клим похолодел:
— Почему?!
— В Буэнос-Айресе слишком боятся, что большевистская зараза перекинется к нам.
— Даже если речь идет о супруге аргентинца? Мы поженимся, мы просто не успели оформить документы…
— Исключения не делают ни для кого. Уезжайте, сеньор Рогов, в противном случае вы погибнете. Вы не можете дать больше, чем у вас есть.
Глава 14
1
Клим быстро шел по улице. Царство бумаг — на любое действие изволь получить разрешение: карточки — пропуск к еде, мандат — пропуск в вагон, виза — пропуск к личному счастью. Принеси справку, что ты его достоин.
Черт, что ж делать-то, а? Собственной наивности можно ставить памятник. Ладно, сейчас главное — вернуться домой.
Знаменская площадь была запружена народом. Клим кое-как пробился к вокзалу, толпа внесла его внутрь. Солдат с красной повязкой на руке тормошил очумевших от бесконечного ожидания людей:
— Не спать, глядеть за вещами, а то унесут.
Очередь у касс, надрывный женский голос:
— Билетов нет и не будет! По распоряжению Председателя Центральной коллегии по эвакуации из города выезжают только женщины, дети и правительственные учреждения.
Кассирша хотела закрыть створку, но Клим не дал:
— Я иностранный журналист, мне нужно срочно попасть в Нижний Новгород.
— Иностранцам в связи с эвакуацией билеты не продаются.
Платформы оцепили кордоном. Ни с билетами, ни без билетов прорваться к поездам было невозможно.
2
По ночному небу гуляли дымные лучи прожекторов, вдали выли заводские сирены, электричества не было ни в одном доме: ждали немецких аэростатов.
Клим отыскал большой многоквартирный дом на Моховой улице, где жил Хитрук. Темная лестница, пятый этаж, из-за обитой войлоком двери слышались голоса.
Клим постучал. Ему открыла круглолицая горничная со свечой в руке.
— А мы вас давно поджидаем! — сказала она, когда Клим назвал себя. — Антон Эмильевич сказал, что вы придете. Пальто не снимайте.
В квартире было холодно, шумно и дымно. Кухарка несла кипящий самовар:
— Ой, простите — не ошпарить бы вас!
Вокруг стола, освещенного керосиновой лампой, собрались веселые вдохновенные люди в шубах.
— А вот и мой племянник — прошу любить и жаловать! — суетился Антон Эмильевич.
Клим с кем-то здоровался, не запоминая ни имен, ни лиц. Устало сел в кресло у стены. Горничная подала ему стакан чаю:
— Извините, заварка жидковата, но другой нет.
Антон Эмильевич пробрался к Климу.
— Как дела? — спросил он шепотом, чтобы не прерывать высокого седовласого оратора, ругавшего Советы.
