Нина кивнула.
— Рогов, ты где, черт тебя дери?! — послышалось из коридора.
Клим поднялся, все еще не отпуская Нининой руки:
— Я люблю тебя, поняла? Ты нужна мне. Сделай все, как я сказал.
— Рогов!
Дверь в каюту распахнулась, и на пороге появился Леша с револьвером в руках:
— Ты совсем сдурел?! Чехи наступают!
— Не ори, — зло бросил Клим.
Они вышли на палубу, где уже построились китайцы.
— Товарищи бойцы! — закричал Леша. — Вам поручается крайне ответственное задание: мы должны эвакуировать ценное имущество, находящееся в городе. Приказываю подойти к делу со всей ответственностью. При успешном выполнении задания отличившиеся будут награждены. Да здравствует мировая революция! А теперь все на погрузку!
3
Старинный красивый город, прямые улицы. Кругом никого, только изредка проносились небольшие кавалерийские отряды и грузовики. Пахло гарью.
Пухов и казанский комиссар со сросшимися бровями подгоняли китайцев:
— Торопись! Торопись!
По запыленным лбам струился пот; бойцы передавали друг другу фляжки с водой и пили на бегу.
— Куда мы сейчас? — спросил Клим бровястого.
— В банк.
В сумрачном небе что-то завыло, и через секунду раздался взрыв — совсем близко.
— Белые! — завопил Пухов.
— Переведите им, — кинулся к Климу бровястый, — это наши специально обстреливают подходы к банку, чтобы дать нам возможность увезти имущество.
Свернули на Проломную улицу. У большого дома с колоннами стояло несколько подвод. Матросы и красноармейцы бегали взад-вперед. Один из них выронил туго набитый мешок, на мостовую высыпались пятирублевые керенки, но их никто не подбирал.
— Тарасов китайцев привел! — крикнул кто-то. — Пусть принимаются таскать!
В сумрачном вестибюле были навалены ящики. Клим пригляделся: на каждом углем были проставлены надписи: «Госбанк», «Зимний дворец», «Аничков дворец»… Хитрук говорил, что во время немецкого наступления большевики вывезли императорские сокровища из Петрограда куда-то в глубь страны. Неужели в Казань?
Бровястый Тарасов велел китайцам брать по ящику и аккуратно грузить в подошедший трамвай. Клим слышал, как он объяснял Пухову:
— На трамвае проще довезти, пока электричество есть. Рельсы почти к самым пристаням подходят.
Леша угрюмо кивал. Достав из планшета лист бумаги, он написал химическим карандашом: «Мы временно покидаем Казань. Когда вернемся, белых прогоним, а тех, кто помогал им, повесим». Сунул листок за рейку, украшавшую парадную дверь.
Значит, отступление красных — дело решенное. Леша схватился за ящик, попробовал поднять — вены вздулись у него на висках.
— Ну что смотришь? — закричал он на Клима. — Помоги!
Ящик действительно был тяжелый. Вдвоем они дотащили его до трамвая.
— Полезай в вагон и принимай оттуда! — велел Леша.
Клим забрался на подножку.
— Быстрей! Быстрей! — стонал вагоновожатый.
Проход и сиденья были уже полностью заставлены. Тарасов подал Климу тяжелый сверток из мешковины:
— Аккуратнее, там статуя. Ящик развалился, а у нас ни молотка, ни гвоздей, чтобы его починить. Повезем как есть.
Клим пробрался в середину вагона — там еще было свободное место.
Грохнуло так, что он не удержался на ногах. Посыпались стекла. Вагон дернулся и покатил по улице. Клим лежал, распластавшись на ящиках; в зеркале в кабине отражалось безумное лицо вагоновожатого. Трамвай свернул на соседнюю улицу — в конце ее несколько домов стояли, охваченные пламенем. Горело огромное столетнее дерево: вместо листьев — тысячи мелких пляшущих огоньков.
Снова послышался вой снаряда. Удар — трамвай сошел с рельсов и, завалившись набок, въехал в витрину магазина.
4
Голова гудела, кожу на лбу стянула засохшая кровь. Клим попытался подняться, но острый угол ящика, застрявшего между сиденьями, уперся ему в грудь. Звать на помощь бесполезно — никто не отзывался. Кругом темно — трамвай вошел в здание, как в ножны, только в узком просвете между ящиками краснело зарево пожара.
Клим не знал, сколько прошло времени, прежде чем ему удалось выбраться наружу: наверное, был вечер. Его шатало от перенапряжения, руки были в ссадинах и занозах, страшно хотелось пить. Он заглянул в кабину вагоновожатого — тот был мертв: один из ящиков размозжил ему череп.
Клим протиснулся между крышей трамвая и стеной магазина и осторожно выглянул на улицу. Здание напротив догорало: рушились балки и перекрытия. Летели хлопья пепла, мимо брели окровавленные люди.
Мысли разбегались… Клим попытался вспомнить объяснения масленщика, как найти Шамовскую больницу. Сейчас там наверняка столпотворение… Придется спрашивать у людей, как туда добраться — извозчика не найти. Да и в кармане ни гроша: Клим все отдал Нине.
Деньги! В трамвае перевозили дворцовые сокровища!
Клим забрался обратно в вагон, но ни один из добротно сколоченных ящиков не развалился от удара, а без инструментов ослабевшими от контузии, трясущимися руками нечего было и думать вскрыть их. Издевательство какое-то — иметь вагон драгоценностей и не иметь ни времени, ни сил добраться до них.
Вылезая наружу, Клим увидел зацепившийся за ременную петлю сверток, который ему передал Тарасов. Размотал бечевку и мешковину — это был искусно выполненный бюст сатира с маленькими тупыми рожками над широким лбом. К подставке был приклеен лист бумаги: «Зимний дворец, подарок Александру III от французских промышленников. Серебро».
Клим оторвал бумажку и снова запеленал сатира — скульптура была тяжелой, но ее можно было унести.
5
До улиц вокруг Проломной долетали развороченные стаканы от снарядов. На глазах Клима один из них снес угол дома, другой сшиб трубу, третий перебил старую березу, и она с треском упала, перегородив дорогу. Шрапнель, как град, стучала по железным крышам; иногда доносились резкие пулеметные очереди. На тротуарах лежали мертвые.
Когда Клим добрался до красного больничного корпуса, в душе уже не осталось ничего, кроме ощущения громадной, заливающей всё беды. Мимо бежали солдаты, матросы, татарские женщины с детьми, муллы в длиннополых халатах, бородатые мужики…
В воротах застряла повозка с красным крестом. Пожилая маленькая монахиня в запачканной рясе и круглых очках совестила белую лошадь:
— Ну что ты встала раскорякой? Люди нас ждут, а ты их подводишь!
В больничном дворе крик, стоны; обезумевшие сестры милосердия в окровавленных фартуках метались с тазами и подносами с инструментом. Раненые лежали прямо на земле, через них перешагивали, как через бревна.
