Война кончилась, а тут русские бандиты. Если бы не Бинбин, страшно представить, что они могли сделать. И заключительный аккорд – обыск.
За Нину никто не собирался вступаться, даже Даниэль. Ему было некогда – дела, война, служба в волонтерском полку. Он действительно беспокоился о Нине, но она чувствовала, что ему не нужны ее заботы. Иногда ей казалось, что Даниэль общается с ней только ради интеллектуального развлечения, своеобразной игры, правил которой она не понимала.
Нина попросила у него помощи по обузданию фашистов – он посоветовал ей нанять телохранителей.
Она передала ему разговор с Хью Уайером, и он спокойно сказал, что коммерция – это всегда риск и никто не застрахован от падений.
Они сидели в баре, Даниэль потягивал мартини. Он был чист, загорел и свеж.
– Если я могу вам помочь, дайте мне знать.
Даниэль не хотел думать о том, как Нине выкрутиться из беды. Он был готов сделать что-то несложное – позвонить, поговорить, дать ей в долг, но не взвалить на себя ее ношу.
Распространители календарей приняли ее товар благосклонно. Отгрузив первую часть тиража, Нина сразу заплатила Бинбин ее проценты. Та очень просила: ей надо было приступать к съемкам фильма. Узнав о налете полиции, Бинбин проплакала целый день. Нина была уверена, что она предложит вернуть хотя бы половину денег. Но Бинбин предпочла, чтобы ей досталась вся прибыль, а Нине – все убытки. Они столько раз говорили о том, что студия – это их общее детище, что они идеальные компаньоны, которые будут честны друг с другом до конца… Все оказалось ложью.
– Как вы не понимаете? – удивилась Бинбин. – Если я вложу деньги в ваши календари и опять что-нибудь пойдет не так, у меня не будет другого шанса заработать на фильм!
Нина сказала, что прекрасно ее понимает.
Она пыталась прижать соломинкой лед ко дну стакана – ничего не выходило.
– Нина, у вас слишком серьезный вид, – улыбнулся Даниэль. – Расскажите, отчего вы бываете счастливой?
Она расправила плечи.
– Я бываю счастлива от мороженого с орехами и клюквой.
– Как просто вас порадовать! Еще?
– Люблю пить кофе по утрам на балконе. И чтобы на мне был белый махровый халат – я его выкупила в гостинице «Астор Хаус». Он был мой, для меня изначально сшитый, просто там об этом не знали.
– Что еще?
– Если приказчики в лавках не путаются под ногами, мне уже хорошо.
– Это действительно большая удача.
Нина посмотрела Даниэлю в глаза: он старается отвлечь ее от грустных мыслей или ему просто неохота говорить о серьезных вещах?
– А вы, мистер Бернар, что любите больше всего?
– Никогда не спрашивайте об этом эгоиста и циника. Он опозорит себя и поставит в неудобное положение вас.
– Если хотите польстить мне, скажите, что любите меня.
– А вы будете любить махровый халат? Нет уж, увольте, а то я с ума сойду от отчаяния.
Даниэль все-таки сумел развеселить ее. В этом искусстве ему не было равных. Они устроили задорную перепалку: Нина сказала, что ужасно ревнует его к гувернантке Аде, которую он прислал к ней в студию.
– Признавайтесь – что вы в ней нашли?
– Я не виноват, что такой тип женщины считается модным. Она большеглаза и худа, как зубочистка.
– Лучше бы вы меня взяли на роль принцессы.
– Э, нет. – Он вытащил из кармана диск из слоновой кости, подаренный Ниной, и ловко подкинул его на ладони. – Лисички кицунэ в наше время – это музейная редкость. Их нельзя тиражировать: это сведет на нет их ценность.
Даниэль даже отказывать умел в форме комплимента.
3
Вернувшись домой, Нина снова впала в тоску. Бродила по комнатам, то и дело вспоминая Клима: зачем он приходил?
Хотя какая разница? Вот уж на кого нельзя полагаться, так это на него.
Перед сном она пошла в ванную, взялась за щетку, чтобы расчесать волосы, но вновь положила ее на туалетный столик. Скинула пеньюар. Она так боялась, что кормление испортит ей форму грудей, но они, напротив, стали полнее. Талия не была такой тонкой, как раньше, но это было почти незаметно.
Тип женщины, который был моден лет двадцать назад, во времена блоковских незнакомок. Тогда еще носили корсеты, а на обложках журналов печатали не худосочных лыжниц, а оперных примадонн. Даниэль как-то в шутку назвал Нину «девушкой Гибсона»; он сказал, что до войны в Америке был очень популярен художник Чарльз Дана Гибсон, который создал икону стиля – женственную, немного грустную даму с фигурой, похожей на песочные часы.
Красота, вышедшая из моды и потому ненужная.
Видит Бог, Нина хотела бы вечно жить в том времени. Что, если бы не было ни мировой войны, ни революции? Ее первый муж был бы жив, у них бы родились дети. Летом – поездки в Крым, зимой – рождественская кутерьма. Не вспоминать о деньгах, заниматься благотворительностью ради собственного удовольствия… Когда Нина думала об этом, у нее перехватывало горло от жалости к себе.
Она подняла с пола пеньюар, сунула руки в рукава.
У нее никого не осталось, кроме крикливой китайской девочки, которая выучилась говорить: «Мама, иди ко мне!»
Занятая календарями, Нина почти не бывала у Тамары. Сначала было некогда, потом стало стыдно за собственную невежливость.
Нина легла в постель, взяла с тумбочки телефон и набрала номер Олманов. Тамара еще не спала.
– Я ужасно рада, что вы позвонили! Как дела?
Нина начала с извинений, сослалась на Китти, соврала, что та долго болела. Но Тамара сразу ее раскусила:
– У вас что-то случилось?
Нина рассказала ей про Уайера.
– Тамара, у меня руки опускаются…
– Начинайте все заново.
– Как?! Уайер меня разорит! Мне и вправду бежать из Шанхая?
– Если уж на то пошло, переезжайте на соседнюю улицу, во Французскую концессию. Там вам Уайер ничего не сделает.
– Он подошлет ко мне бандитов!
– Наймите телохранителей. И подумайте: возможно, вам следует открыть дело, которое не отнимет никто – ни Уайер, ни налетчики. Никаких товаров: их можно похитить или испортить, – только работа с людьми.
Нине захотелось все бросить и поехать к ней, уткнуться носом в сухую теплую ладонь и хотя бы недолго побыть в доме, где все друг друга любят, где все предсказуемо. Но как напроситься в гости после стольких недель беспардонного отсутствия?
– Приезжайте завтра, – словно угадав ее мысли, сказала Тамара. – Мы все обсудим.
– Хорошо.
Нина повесила трубку. А что, если и вправду открыть новое дело? Календарей безумно жаль – столько сил было потрачено на них! – но какой смысл биться головой об стену, если все равно ничего не выходит? Если риски велики и слишком многое может пойти наперекосяк?
