Каждый сам выбирает, жить в предвкушении счастья или беды.
Мне и в голову не могло прийти, что у Пола сидел Зэк. После того, как я внесла за него залог, мы не виделись. Пол пытался рассказывать, что он придумал в защиту моего мужа, но я уводила разговор в сторону. Мне не хотелось вспоминать о Зэке: красота, которую нельзя присвоить, раздражает.
Я думала, Зэк смутится, увидев меня. Ничего подобного! Полез обниматься.
– Слушай, давай устроим из развода что-нибудь грандиозное! Позовем гостей, пусть они нам подарки принесут… Друг другу тоже чего-нибудь подарим.
Пол попытался мне что-то сказать, но Зэк оттер его спиной.
– Тебе, Мардж, что хочется получить от меня на развод?
– Пульт дистанционного управления, – хмыкнула я. – Чтобы держать тебя в узде, но где-нибудь подальше.
– Давай еще две штуки закажем: для Пола и для твоего следующего мужа. Ты все равно на достигнутом не остановишься.
Высунувшись из-за перегородки, Эммануэль и Картер внимательно следили за происходящим.
Зэк крепко пожал руку Полу.
– До свидания, мистер Вардлоу! Мардж, дорогая, я тебе позвоню.
Маленькая месть – сладчайшее из удовольствий. Полутона, намеки – ничего противозаконного.
Я позвала Пола гулять, но он не пошел.
– Извини, работы много.
Зэк проехался по его самолюбию как на танке. С огнем играет, засранец. Для Пола дело чести вести себя профессионально с клиентами. Раз обещал вытащить Зэка из беды, значит, сделает. Но он ведь может и обидеться. А если Пол оби-дется, Зэк сядет.
Картер вышел вместе с Полом, и мы с Эммануэль остались одни.
– Как ты отшиваешь мужиков, которых не хочешь? – спросила я.
Красавица тонко улыбнулась:
– Я им говорю, что у меня на спине следы от банок, во рту – кариес, а на губе – начинающаяся «простуда».
– Ну и как, помогает?
– От Картера нет. Он мне про свой кариес рассказывает.
НАШЕ НАСЛЕДИЕ
9 мая 2007 г.
День Победы. Здесь, в Штатах, его, разумеется, не празднуют. К 9 мая 1945 года еще не отгремела битва за Тихий океан. Еще были живы те, кто погиб при штурме Окинавы, во время операций в Брунее и Японии… Но все равно как-то хочется торжественной скорби.
Это был мой любимый праздник. Помню – парады, тюльпаны, черно-белые фильмы по телевизору… Мне как-то довелось стоять в почетном карауле у памятника. В полированном граните блестело мое отражение, и на своем лице я читала имена погибших.
Бабушка рассказывала мне о родных, сгинувших на войне. Сидела, глядя в окно невидящими глазами, и перечисляла:
– Дядю Ваню убили под Сталинградом; Мишин истребитель был сбит; Надю взяли в плен и расстреляли…
Все эти люди приходились мне родственниками, но я ничего о них не знала: они остались только в бабушкиной памяти. Канули как камешки в воду: без следа и без возврата.
От таких мыслей хотелось плакать и мстить.
Много лет спустя я поняла, что в детстве мой мир был таким же черно-белым, как военная кинохроника. Я перечитала горы мемуаров русских, немцев, американцев… Из черно-белого мое кино становилось кроваво-красным.
Агнесса рассказывала, что ее бабушку угнали на принудительные работы… русские. Семнадцатилетнюю девчонку арестовали на рынке, во время облавы, и в числе десятков тысяч других «фашисток» отправили валить лес в тайгу.
Рабство… На тысячу человек – 6 корыт, 15 расчесок и одна баня вместимостью «25 чел. в час». За год каторги треть «контингента» перемерла. И это сделали наши – в порядке мести за разрушенное народное хозяйство. Мстили не виновным, а тем, кто под руку попадется.
У американцев – Хиросима и Нагасаки, у немцев – Бухенвальд и Бабий Яр, у итальянцев – Эфиопия… Не было правых и виноватых в этой войне. Не было Света и Тьмы. Было общее, всемирное помрачение рассудка. Убийство людей провозглашалось подвигом – и чем больше, тем лучше. Жалость к пленному расценивалась как пособничество врагу. Отказ стрелять – как дезертирство.
Человеконенавистничество – вот что привело к той войне. Ни Гитлер, ни Сталин, ни Рузвельт, ни Муссолини не нажимали курки и не ставили мины. Их народы сами соглашались быть убийцами: и все – ради жизни на земле, ради счастья своих детей.
Я знаю, я утопист – наивная и нелепая со своей жаждой мира во всем мире. Ведь выбор был простой: либо ты убьешь, либо тебя.
Но я все равно праздную 9 Мая по-своему. Для меня это день памяти тем, кто в убийственное время делился куском хлеба. Кто спасал приговоренных, кто не сломался после всего, что видел, и научил свое потомство жить без войны. Мы, кажется, умеем. Во всяком случае, большинство из нас.
У американского поэта Карла Сэндберга есть замечательная фраза: «Когда-нибудь объявят войну, и никто не придет». Вот на это много мужества надо.
ВОИН
11 мая 2007 г.
Будучи резервистом морской пехоты, Джош обязан ежемесячно ездить на сборы – поддерживать боеготовность страны. Обрядиться в форму, пережить построение, послушать речь офицера о воинской чести и опозданиях. Затем резервистам подбирают занятие: мыть «хамме-ры» или убирать территорию.
Джош отчаянно ненавидит сборы. Когда он записывался в морскую пехоту, он мечтал о боевой славе, а не о граблях и мочалках. Но у государства свои взгляды на солдатский долг.
К тому же до недавнего времени Джошу приходилось общаться на сборах с Вованом, еше одним русским резервистом. Добрый сержант всегда ставил земляков на одни работы. В результате Джош вкалывал за двоих, а Вован сидел в теньке и обмахивался панамкой.
– Подкопски, в рыло получишь, – говорил он на все попытки Джоша заговорить о Конституции и правах.
Сделать с ним ничего не удавалось: Вован был здоровый, как бульдозер.
Всему взводу Джоша досталась старая амуниция, уже прошедшая огонь, воду и придирки начальства. Резервисты обязаны были хранить ее дома и самостоятельно приводить в порядок, но сколько Леля не пыталась гладить сыновьи штаны и начищать пряжки, бравого вояки из ребенка не получалось.
Особенно Джоша бесил противогаз: носить резиновую маску, в которой неоднократно бывала чужая рожа, – это все равно что целоваться с незнакомым мужиком.
После очередной пробежки в условиях «химической атаки» Джош решил, что с него хватит. Приехав домой, он выкинул противогаз в мусорку, а потом подумал и вытащил обратно. Эта хреновина, наверняка, стоила денег и ее можно было продать на интернет-аукционе. Предчувствие его не обмануло: товар ушел довольно быстро – и с приятной прибылью.
На очередном построении сержант подскочил к Джошу:
– Где противогаз?
