— Откуда мы их возьмем?! — воскликнула Леденцова. — Мы даже сфабриковать их не успеем к десяти!
— Если съемки производить позже, то телевизионщики не смогут склеить сюжеты для новостей, — пояснил Никитин. — А больше времени у нас не будет.
Но Леденцова все равно волновалась.
— Ума не приложу, откуда мы возьмем эти доказательства! О Стольникове же можно сказать в два раз больше, чем о Хоботове… Возьми хотя бы дело Караваева, стольниковского зятя! Проб ставить негде!
— Добудем доказательства, добудем… — упрямо прошептал Ивар.
Телефонный звонок вновь вывел всех из состояния анабиоза.
— Спорим, что это «тело»? — усмехнулась Леденцова.
Ивар достал трубку.
— Я знаю. Алло!
Это действительно был губернатор.
— Ты что там наболтал? — как всегда начал орать он. — Ты хоть сам-то понимаешь?!
— Василий Иванович! Заткнитесь и слушайте меня! — рявкнул Ивар. — Мы делаем все, чтобы спасти ситуацию.
— Но ведь вы там наврали черт знает что!
— Победителей никто не спросит, правду они говорили или нет.
— А если победит Хоботов? Он же меня с грязью смешает!
— Так какого черта вы вообще сунулись в выборы, если боитесь грязи?!
— Слушай, я тебя не для того нанимал, чтобы ты…
— Если Хоботов победит, то валите все на меня, — перебил его Ивар на полуслове. — Скажете, что это я сам все придумал, а вы меня предупреждали и все такое… До свидания.
— Орал? — сочувственно спросила Леденцова.
Ивар лишь рукой махнул.
— Да пошел он!
— Ох, поскорей бы все кончилось, — вздохнула она, пряча лицо в ладонях.
* * *
Вернувшись в штаб, Ивар первым делом позвонил Пименову.
— На завтрашней пресс-конференции мне нужны выступления видных людей в городе — кого-нибудь из прокуратуры, УВД, а еще лучше из ФСБ. У них наверняка есть резервные компроматы против Хоботова. Необходимо, чтобы они пришли завтра и озвучили все, что им известно.
Пименов ответил не сразу.
— Ну, есть у меня такие люди… Но ты понимаешь, что они очень рискуют? Ведь в случае победы Хоботова им не жить, если они в открытую выступят против него…
— Мы все очень рискуем! — горячо возразил Ивар. — Но по рейтингам выходит, что наши шансы очень и очень высоки. Мы еще можем прорваться! Главное — не упустить свой последний шанс! Другого у нас не будет! В конечном счете вчерашний скандал не успеет докатиться до наших основных избирателей на селе. Местные телеканалы у них не показывают, а свежие газеты подвезут дня через два, через три. Да и все равно их там почти никто не читает. Нам надо сейчас ударить по горожанам, убедить их в том, что Хоботов — уголовник, а Стольников — спасатель всех угнетенных.
— Ну, хорошо, — отозвался Боря. — Я перезвоню тебе ближе к вечеру. Посмотрим, что можно сделать.
* * *
«Элемент» представлял из себя обширный заводской комплекс, раскинувшийся на берегу грязной речушки. Несколько больших и малых труб, мрачные заводские корпуса с пыльными стеклами, грохот ворот, в которые то и дело заезжали и выезжали грузовики…
Оставив Софроныча сидеть в машине, Кристина направилась к проходной. Внутри за толстыми стеклянными перегородками сидели сотрудники военизированной охраны.
— Где здесь можно позвонить по внутреннему телефону? — спросила Кристина, стараясь ничем не выдавать свое волнение.
Один из охранников кивнул на заброшенный аппарат в углу. Над ним висел пожелтевший список служебных номеров. Номер Эдика соответствовал складу готовой продукции.
«Наверняка он попросту крадет этилку на заводе, а потом продает ее налево», — подумала Кристина.
Если честно, то ей было несколько страшновато. Черт знает, куда могла завести вся эта авантюра!
Взяв себя в руки, Кристина принялась набирать номер склада.
— Здравствуйте! Могу я поговорить с Эдуардом?
— С кем? — отозвалась какая-то тетка. — С Эдькой, что ли? Эдь! Подь сюда! На, тебя!
— Алё!
Голос у Эдика был скрипучий, как старая половица.
— Меня прислала к вам Елена Хоботова. Мы могли бы пообщаться? По делу, — на одном дыхании выпалила Кристина.
На том конце провода повисла пауза.
— По делу? Ну что ж… Можно и пообщаться. Сейчас я вам пропуск выпишу. Как вас зовут?
— Тарасевич Кристина Викторовна. И со мной еще будет компаньон, Софронов Алексей Георгиевич.
Внезапно Эдик снова замолчал.
— Тарасевич? — наконец вымолвил он. — Это которая телеведущая?
Только сейчас до Кристины дошло, во что она вляпалась. Это надо быть такой дурой, чтобы сообщить Эдику свою фамилию?! Все, теперь он ни в жизни не пойдет на контакт.
— Да, — вынуждена была признаться она. — А вас это смущает?
— Да нет… Если Ленка прислала, то… Впрочем, какое мое дело? Сейчас вам выпишут пропуска.
Кристина стремительно выскочила на улицу и подбежала к своей машине.
— Софроныч! Живо прячь камеру в сумку и пошли на завод!
Оператор высунул голову из окна.
— Ты что задумала?!
— Вот! — Кристина достала из багажника видавшую виды спортивный баул. — Я хотела моркови на рынке купить, да все времени не было, а теперь, видишь, он пригодилась.
— Для чего?!
Открыв дверцу, Кристина кинула сумку ему на колени.
— Эдик выписал нам пропуска. Сейчас мы с тобой пройдем на завод и все разнюхаем. Ты прячешь камеру в сумку, оставляешь отверстие для объектива и снимаешь все подряд.
— Да ты что?! — вскричал в негодовании Софроныч. — Наш же поймают! Ты представляешь, какой скандал будет, если нас засекут с камерой на территории такого завода?! На вахте же обязательно будут шмонать!
— А ты положи сверху свою куртку! Они ничего и не заметят!
— Ты безумная женщина! — простонал Софроныч, все же выполняя Кристинино приказание. — Если нас схватят, я тебе этого никогда не прощу.
— Не схватят! — весело отозвалась она. — Кому мы нужны-то?
* * *
Охрана беспрепятственно пропустила их на территорию. Никто даже не поинтересовался содержимым большой спортивной сумки, которую Софроныч нес на плече.
Завод напугал и подавил Кристину. Все кругом грохотало и дымилось. На территории не росло ни одной травинки, зато то здесь, то там виднелись лужи веществ явно неестественного происхождения.
И самое главное — люди! Вглядываясь в лица рабочих, Кристина невольно думала, что так, очевидно, выглядели жители Ленинграда сразу после снятия блокады: резкие морщины, цвет кожи — либо синюшный, либо красный, как кирпич, зубы плохие, мутные глаза слезятся, одежонка старая, рваная, кое-как болтается на высохших телах…
