Он посмотрел в указанном направлении. Сквозь заросли к пляжу пробиралась тоненькая девушка с пышными кудрявыми волосами, собранными на затылке. На ней были голубенькие шортики в обтяжку, ворот рубашки оттягивали солнцезащитные очки с желтыми стеклами, и в вырезе проглядывался весьма интригующий лифчик. Она явно принадлежала к числу студенток-активисток: в руках у нее были пакетик и заостренная палочка, с помощью которой в этот пакетик собирался прибрежный мусор.
— Ну как? — прошептала Топ страстно.
Леха опустил глаза. Топ всегда знала, на кого он клюнет, а вот у него никогда не получалось угадывать ее вкусы. После беглого анализа всех рекомендованных им мужиков она называла либо сычами, либо Бивисом и Баттхедом
[2]
в одном лице. Сегодня же Топ опять уложила его на обе лопатки, и отрицать это было бесполезно.
— Ну, ничего девочка, — буркнул он угрюмо.
Топ смерила его своим самым ироничным взглядом.
— Лех, Господь, он все видит. Как думаешь, почему он наградил тебя фамилией «Кобец»? Потому что он сердобольно решил предупреждать каждого, в чем твоя подлинная сущность!
— И в чем же моя сущность?
— Скрести-ка слова «кобель» и «конец», что выйдет?
— Да ну тебя к черту!
— Правды ты никогда не любил…
— С чего ты взяла?!
— Только не трахайся с этой Нимфой в нашем домике, ладно?
— Да я и не собираюсь!
— Побожись, что не будешь трахаться с ней в нашем домике!
— Честное пионерское!
Между тем кудрявенькая Нимфа прошла мимо них, даже не зная, что ее судьба на сегодняшний вечер уже предрешена.
* * *
Топ сидела по-турецки на своей кровати и радостно подпрыгивала.
— Ты в столовку-то идешь? — спросил Леха, который на свежем воздухе успел окончательно проголодаться.
— Там дают макароны по-флотски, — сообщил Алик, уже ходивший на разведку.
Топ сделала страшные глаза.
— Ноги моей не будет в этом гадюшнике!
— А как же ужин? — удивился Леха.
— Не ходи туда! — предостерегающе изрекла Топ. — Я в прошлом году видела, как эту столовую мыли.
— И чего?
— Знаешь, в чем готовятся твои макароны по-флотски? В вонючих алюминиевых баках! И вообще там все скользкое, грязное, а посуда моется хлоркой.
— Ты как хочешь, а мне есть надо. К тому же никаких баков я не видел.
Алика тоже мучили приступы голода, но благодаря словам Топ в его душу закрались смутные сомнения. Она это тут же заметила и окончательно переманила его на свою сторону:
— Алик, не вздумай пойти с этим развратником! Он тебя плохому научит!
— Видите, Настя с Танькой с ужина прутся, — показал Леха в окно. Живы. Значит, и мне можно. В общем, приятного мне аппетита, я пошел.
— Ну и иди, только потом не жалуйся! — крикнула ему на прощание Топ.
Леха выскочил за дверь и понесся по направлению к столовке.
Там уже практически все поели, только Юлька и ее подружки хвастались друг перед другом, кто больше перемел дорожек и у кого на руках самые крупные мозоли. Увидев Леху, направлявшегося к ним, Юлька вздрогнула, вскочила и поспешно выпалила:
— Чего болтаете? Нас давно парни ждут!
Девушки намек поняли и тут же ретировались. Но Леха из-за этого не очень расстроился. Гораздо больше его удручали полученные в раздатке макароны, похожие черт знает на что: вялые, расплывшиеся, холодные, да к тому же еще не соленые.
Делать было нечего: молодой и преуспевающий Лехин организм требовал подпитки, поэтому он кое-как запихал в себя эту гадость, отнес тарелку в окошечко с надписью «У нас порядок такой: поел — убери за собой» и в несколько угнетенном состоянии духа поплелся к своему домику.
К его превеликой радости по дороге с ним не случилось ни желудочных колик, ни вздутия живота, ни других напастей. «А эти брезгуны сидят сейчас голодные, как придурки, — подумал он злорадно. — А я-то хоть сытый».
Но войдя в комнату, он сразу понял, что придурки — не они. На газетке «Новое Я», расстеленной поверх составленных тумбочек, красовались всяческие яства, начиная с буженины и салата из кальмаров, заканчивая соками и сухим вином. Паразит-Алик нагло поедал бутерброд с красной икрой и косился на вошедшего. Топ вытирала руки об салфетку.
— Сволочи… — только и смог произнести Леха. — Предатели…
— Ты, наверное, уже сыт, — как ни в чем ни бывало предположила Топ, и ничего больше не хочешь?
Леха в ярости схватил первое, что попалось под руку: кусок знаменитой Топовской ватрушки.
— Вот нельзя было просто сказать лучшему друге Лехе, что у вас здесь склад продуктов?! — возмущался он, поедая предоставленные Топ лакомства.
— А как думаешь, что ты мог тащить в моих сумках? Большой энциклопедический словарь в десяти томах? Или, может быть, складной рояль?
Леха жевал и дулся.
Когда было съедено самое вкусненькое, Топ собрала остатки пиршества в пакетик.
— Это мы пожертвуем в фонд голодных журналистов, сидящих у костра. А то наверняка они додумались взять только водку и сейчас маются без закусона.
— Я не хочу на костер! — объявил Алик. — Там холодно и комары.
Леха хотел было сказать какую-нибудь гадость, но воздержался: все-таки ругаться матом при детях непедагогично.
* * *
Костер устроили на самом берегу Левинки. Сидящий в кружок народ священнодействовал: он пил водку. Озаренные огненными отблесками лица были торжественны и сосредоточены, пластиковые стаканчики держались в готовности номер один. Все слушали весьма актуальный тост в исполнении Топ.
— Господи, денег бы нам побольше! — взмолилась она. — А все остальное мы сами сделаем!
Народ одобрительно вздохнул, вздрогнул и выпил.
В этот самый момент из кустов вышло начальство. Впереди, раздвигая ветки руками, двигался Сергей Измайлов — генеральный директор всех альянсовских газет, а за ним — его заместитель Боря Грушков. Следом шел неизвестный плечистый тип, одетый во все черное.
Сотрудники поприветствовали вновь прибывших нестройным «здрасьте». Топ тут же согнала с бревна, замещавшего лавочку, стайку притихших журналисток и усадила дорогих гостей поближе к костру.
И Боре и Измайлову было по 33 года, но оба уже изрядно потолстели и полысели. Лет десять назад они затеяли одну желтую газетенку, из которой впоследствии выросла империя альянса. Тогда Измайлов был застенчивым очкастеньким отличником, а Грушков — веселым прохиндеем. Сейчас же у Сергея от атрибутов прошлого остались одни очки — он был солиден, богат и уверен в своих возможностях. А Боря остался почти таким же, как был, если, конечно, не считать внешних изменений.
