Я отступил от окна и стал рассматривать вывески на дверях и
вокруг дверей. Я видел их и раньше, но лишь скользил по ним глазами.
«КАРТЫ ТАРО», — гласила выцветшая надпись.
Вывеска ниже извещала:
«ХИРОМАНТИЯ».
На третьей печатными буквами было выведено:
«ФРЕНОЛОГИЯ».
А под ней: «АНАЛИЗ ПОЧЕРКА».
И рядом: «ГИПНОЗ».
Я осторожно приблизился к самой двери, там висела совсем
маленькая визитная карточка, прикрепленная чертежной кнопкой над дверной
ручкой.
На карточке значилась фамилия владельца:
«А. Л. ЧУЖАК».
А под фамилией карандашом, более четко, чем о продаже
канареек, была нацарапана приписка:
«Практикующий психолог».
Ничего себе! Специалист сразу в шести областях!
Я приложил ухо к дверям и прислушался.
Вдруг до меня донесется, как между отвесными, покрытыми
пылью книжными полками Зигмунд Фрейд шепчет, что, мол, пенис — это всего лишь
пенис, а вот сигара — это дело стоящее? Или вдруг я услышу, как умирает Гамлет,
увлекая всех за собой, как Вирджиния Вулф
[37]
, словно
утопившаяся Офелия, растянувшись на кушетке, чтобы обсохнуть, рассказывает свою
печальную историю? Услышу, как шелестят карты таро? Как скрипят перья? Увижу,
как ощупывают головы, словно дыни-канталупы?
«Загляну-ка еще раз», — решился я.
И снова посмотрел в окно, но увидел только пустую кушетку с
вмятиной посредине, оставшейся от множества тел. Это было единственное ложе.
Значит, ночью на нем спал А. Л. Чужак. А днем, выходит, на него ложились
посетители, оберегающие свои души, словно хрупкое стекло? В моей голове это не
укладывалось.
Однако прежде всего меня занимали книги. От них не только
полки ломились, ими была битком набита даже ванна, которую я смог разглядеть за
полуоткрытой боковой дверью. Кухни не было. А если и была, то в холодильнике,
без сомнения, хранились бы "Пири
[38]
на Северном
полюсе" или Бэрд
[39]
: «Один в Антарктиде»
Видно, А. Л. Чужак мылся в океане, как многие в наших краях,
а пировал в сосисочной Германа, находившейся поблизости.
Поражало меня, правда, не столько это скопище книг —
девятьсот, а то и тысяча томов, — сколько их названия, их темы, мрачные,
роковые, устрашающие имена их авторов.
На верхних полках, где всегда царила полнощная тьма, угрюмый
Томас Харди
[40]
соседствовал с «Закатом и падением Римской
империи» Гиббона
[41]
, злобный Ницше
[42]
с не
оставляющим надежду Шопенгауэром
[43]
, а бок о бок с ними стояли
«Анатомия меланхолии»
[44]
, Эдгар Аллан По
[45]
,
Мэри Шелли
[46]
, Фрейд, трагедии Шекспира (комедий видно не
было), маркиз де Сад
[47]
, Томас де Куинси
[48]
,
«Майн кампф» Гитлера, «Закат Европы» Шпенглера
[49]
и так далее
и тому подобное…
Был здесь и Юджин О'Нил
[50]
, и Оскар Уайльд
— но только его горькие воспоминания о тюрьме
[51]
: ни тебе
благоухания сирени, ни соловьиного пения. Чингисхан и Муссолини подпирали друг
друга А на снежных вершинах этих книжных Гималаев теснились книги с такими
названиями: «Самоубийство как ответ», «Темная ночь Гамлета», «Лемминги в море».
На полу лежала «Вторая мировая война», а рядом — "Кракатау
[52]
— взрыв, прогремевший на весь мир". Тут же я увидел «Голодающую Индию» и
«Встает багровое солнце».
Если пробежать глазами все эти названия, задуматься над ними
и, не веря себе, перечитать их еще раз, то выход остается только один. Как в
случае с плохой экранизацией пьесы «Траур к лицу Элект-Ре»
[53]
,
где самоубийство нанизывается на самоубийство, убийство — на убийство, инцест —
на инцест, на смену шантажу приходят отравленные яблоки, герои падают с лестниц
или наступают на гвозди, смазанные стрихнином, а вы, наглядевшись на все это, в
конце концов фыркаете, закидываете голову и разражаетесь… Хохотом!
