— Что вас так рассмешило? — раздался голос у меня
за спиной. Я обернулся.
— Я спрашиваю, что вас так рассмешило? Он стоял позади
меня, его узкое бледное лицо оказалось дюймах в шести от кончика моего носа.
Человек, спящий на кушетке психоаналитика. Владелец всех этих книг,
предрекающих конец света.
А. Л. Чужак.
— Ну? — потребовал он.
* * *
— Это ваша библиотека? — запинаясь, пробормотал я.
А. Л. Чужак выжидательно смотрел на меня.
К счастью, я чихнул — это стерло с моего лица смех и
позволило скрыть замешательство за бумажным носовым платком.
— Простите меня, простите, — заторопился я. —
У меня самого всего четырнадцать книг. Не часто доводится увидеть на пирсе в
Венеции Ныо-Йоркскую публичную библиотеку.
В маленьких ярко-желтых лисьих глазах А. Л. Чужака погас
гневный огонь. Тощие, словно проволочная вешалка, плечи обмякли. Жалкие кулачки
разжались. Моя похвала подтолкнула его заглянуть в собственную комнату, он
увидел ее чужими глазами, рот раскрылся.
— Ну и что? — удивленно произнес он. — Да,
это мои книги.
Я смотрел сверху вниз на этого человечка, росту в нем было
не больше пяти футов, а без башмаков, наверно, и того меньше. Мной овладело
ужасное искушение проверить, не носит ли он ботинки на трехдюймовых каблуках,
но я удержался и, не опуская глаз, глядел на его макушку. А он даже не заметил
моего взгляда — так возгордился множеством литературных чудовищ, расплодившихся
на его мрачных полках.
— У меня пять тысяч девятьсот десять книг, —
объявил он.
— Вы уверены, что не пять тысяч девятьсот одиннадцать?
Не отводя внимательного взгляда от своей библиотеки, он
холодно спросил:
— А почему вы смеетесь?
— Названия…
— Названия? — Он снова подался к окну и окинул
взглядом полки, стараясь обнаружить веселого предателя, затесавшегося в это
собрание книг-душегубов.
— Скажите, — нерешительно начал я, — а нет ли
в вашей библиотеке чего-нибудь летнего, чего-нибудь о ясной погоде, свежем ветерке?
Нет ли У вас каких-нибудь веселых книг, счастливых находок? Ну, скажем,
«Солнечные скетчи о маленьком городке» Ликока
[54]
или, например,
«Солнце — погибель моя», «Добрым старым летом» или «Июньский смех»?
— Нет! — воскликнул Чужак и даже привстал на
цыпочки, потом спохватился и опустился на всю ступню. — Нет…
— А как насчет «Усадьбы Гриль» Ликока
[55]
,
«Гека Финна», «Троих в лодке», «Как зелен был мой отец», «Записок Пиквикского
клуба»? Нет ли Джеймса Бенчли
[56]
, Джеймса Тербера
[57]
,
С.Дж. Перельмана
[58]
?…
Я выпаливал эти названия и фамилии, как пулемет. Чужак
слушал и как-то съеживался от моего веселого перечня. Но не прерывал меня.
— А как насчет «Шуток Савонаролы»
[59]
или «Анекдотов Джека Потрошителя»?… — Я осекся.
Черный как туча и холодный как лед А. Л. Чужак отвернулся.
— Простите, — сказал я и впрямь почувствовал себя
виноватым. — Чего бы мне, по правде сказать хотелось, так это как-нибудь
заглянуть к вам, полистать ваши книги. Если вы, конечно, позволите.
А. Л. Чужак взвесил мои слова, решил, что я раскаиваюсь,
сделал шаг и взялся за ручку двери своего заведения. Дверь мягко подалась. Он
повернулся, оглядел меня своими узкими и блестящими янтарными глазками, его
тонкие пальцы судорожно подергивались.
— А почему бы не сейчас? — предложил он.
— Не могу. А вот позже, мистер…
— Чужак. А. Л. Чужак — консультирующий психолог. Нет,
не Чудак, как вы могли бы подумать и как у нас называют психиатров. Просто
Чужак, добрый доктор, лечу заблудших.
Он подражал моей дурашливой интонации, только его жалкая
усмешка по сравнению с моей была как жидкий чай. Я понимал, что она тут же
исчезнет, стоит мне в свою очередь замолкнуть. Я посмотрел поверх его головы.
— Скажите, чего ради вы оставили на дверях старую
вывеску насчет карт таро? И еще ту, насчет френологии и гипноза?…
— А мою вывеску насчет анализа почерка вы почему не
упомянули? Кстати, знаете, за дверью у меня еще одна, о нумерологии. Хотите
взглянуть? Будьте моим гостем.
Я уже шагнул вперед, но остановился.
— Заходите, — сказал А. Л. Чужак. —
Заходите. — Теперь он улыбался во все лицо, только улыбка была холодная,
как у рыбы, а не дружелюбная, как у собаки. — Входите!
При каждом из этих мягких приказов я делал маленький шажок
вперед, не сводя иронического взгляда с вывески о сеансах гипноза, висевшей над
головой тщедушного человечка, и не скрывая своей иронии. Чужак смотрел на меня
не мигая.
— Входите, — повторил он, кивая на свои книги, но
не глядя на них.
Я чувствовал, что устоять не в силах, хотя и знал, что
каждый из томов повествует об автомобильных авариях, горящих дирижаблях,
взрывающихся минах и умственных расстройствах.
— Иду, — отозвался я.
И в этот самый момент весь пирс содрогнулся. Вдали, там, где
конец его тонул в тумане, по нему ударило какое-то громадное чудовище, будто
кит столкнулся с кораблем или «Куин Мэри» напоролась на старые сваи. Притаившиеся
у самого океана железные твари принялись отдирать доски.
Пирс трясло, тряска, круша доски, вгрызалась в наши тела — в
мое и А. Л. Чужака, — напоминая о бренности и обреченности. Толчки
проникали в кровь, сотрясали кости. Мы оба дергали головами, стараясь сквозь
туман рассмотреть вершащееся вдали разрушение. Мощные удары чуть оттеснили меня
от двери. Вокруг все тряслось и колыхалось. А. Л. Чужака подкидывало на его
пороге, как забытую игрушку. И без того бледное лицо сделалось еще бледнее. Он
выглядел как человек, застигнутый землетрясением или обрушившейся на него
приливной волной. Гигантские машины в сотне ярдов от нас снова и снова наносили
сокрушительные удары по пирсу, и на молочно-матовом лбу и щеках А. Л. Чужака,
казалось, множились невидимые глазу трещины. Война началась! Скоро черные танки
с грохотом двинутся по пирсу, уничтожая на своем пути толпу спешащих на сушу
беженцев с карнавала, и А. Л. Чужак не успеет оглянуться, как окажется среди
них, когда рухнет его домик, сложенный из зловещих карт таро.
