Я увидел и лицо — бледное, с пустыми глазами, в них
отражалась луна, и только, — не лицо, а серебряная маска.
А где-то в глубине моего сознания длинный трамвай,
сворачивая по ржавым рельсам, скрежетал тормозами, визжал на остановках и при
каждом повороте невидимый человек выкрикивал:
— Смерть…, дело…, одинокое!
Нет!
Прилив начался снова, и вода поднялась. Все это казалось
странно знакомым, будто однажды ночью я уже наблюдал такую картину.
А призрак в клетке снова привстал.
Это был мертвец, он рвался наружу.
Кто-то издал страшный вопль.
И когда в домиках вдоль темного канала вспыхнул свет, я
понял, что кричал я.
* * *
— Спокойно! Назад! Назад!
Машин подъезжало все больше, все больше прибывало
полицейских, все больше окон загоралось в домах, все больше людей в халатах, не
очнувшихся от сна, подходило ко мне, тоже не успевшему очнуться, но только не
от сна. Будто толпа несчастных клоунов, брошенных на мосту, мы глядели в воду
на затонувший цирк.
Меня трясло, я всматривался в затопленную клетку и думал:
«Как же я не оглянулся? Как же не рассмотрел того незнакомца, ведь он наверняка
все знал про этого беднягу там, в темной воде».
«Боже, — думал я, — уж не он ли, этот тип из
трамвая, и затолкал несчастного в клетку?»
Доказательства? Никаких. Все, что я мог предъявить, это три
слова, прозвучавшие после полуночи в последнем трамвае, а свидетелями были лишь
дождь, стучавший по проводам и повторявший эти слова, да холодная вода,
которая, словно смерть, подступала к затонувшим в канале клеткам, заливала их и
отступала, став еще более холодной, чем прежде.
Из старых домишек выходили все новые несуразные клоуны.
— Эй, народ! Все в порядке!
Снова пошел дождь, и прибывающие полицейские косились на
меня, словно хотели спросить: «Что у тебя, своих дел мало? Не мог подождать до
утра, позвонить, не называя себя?»
На самом краю берега над каналом, с отвращением глядя на
воду, стоял один из полицейских в черных купальных трусах. Тело у него было
белое — наверно, давно не видело солнца. Он стоял, наблюдая за тем, как волны
заливают клетку, как всплывает покойник и манит к себе. За прутьями возникало
лицо. Печальное лицо человека, ушедшего далеко и навсегда. Во мне росла щемящая
тоска. Пришлось отойти: я почувствовал, как в горле начинает першить от горечи
-того и гляди, всхлипну.
И тут белое тело полицейского вспороло воду. И скрылось.
Я испугался, не утонул ли и он тоже. По маслянистой
поверхности канала барабанил дождь.
Но вдруг полицейский показался снова — уже в клетке,
прижавшись лицом к прутьям, он хватал ртом воздух.
Я вздрогнул: мне почудилось, будто это мертвец всплыл, чтобы
сделать последний судорожный живительный глоток.
А минуту спустя я увидел, как полицейский, изо всех сил
работая ногами, уже выплывает из дальнего конца клетки и тащит за собой что-то
длинное, призрачное, похожее на погребальную ленту из блеклых водорослей.
Кто-то подавил рыдание. Господи Иисусе, неужто я?
Тело выволокли на берег, пловец растирался полотенцем.
Мигая, угасали огни патрульных машин. Трое полицейских, тихо переговариваясь,
наклонились над покойником, освещая его фонариками.
— …похоже, почти сутки.
— …а следователь-то где?
— У него трубка снята. Том поехал за ним.
— Бумажник? Удостоверение?
— Пусто, — видно, приезжий.
Начали выворачивать карманы утопленника.
— Нет, не приезжий, — сказал я и осекся. Один из
полицейских оглянулся и направил на меня фонарик. Он с интересом вгляделся мне
в глаза и услышал звуки, которые рвались из моего горла.
— Знаете его?
— Нет.
— Тогда почему…
— Почему расстраиваюсь? Да потому! Он умер, ушел
навсегда. О Господи! Это же я его нашел. Неожиданно мысли мои скакнули назад.
Давным— давно, в яркий летний день, я завернул за угол и
вдруг увидел затормозившую машину и распростертого под ней человека. Водитель
как раз выскочил и нагнулся над телом.
Я сделал шаг вперед и замер Что-то розовело на дороге возле
моего ботинка.
Я понял, что это, вспомнив лабораторные занятия в колледже.
Маленький одинокий комочек человеческого мозга.
Какая-то женщина, явно незнакомая, проходя мимо,
остановилась и долго смотрела на тело под колесами. Потом, повинуясь порыву,
сделала то, чего и сама не ожидала. Медленно опустилась на колени возле
погибшего. И стала гладить его по плечу, мягко, осторожно, словно утешая: «Ну,
ну, не надо, не надо!»
— Его…, убили? — услышал я свой голос. Полицейский
обернулся:
— С чего вы взяли?
— А как же…, я хочу сказать…, как бы иначе он попал в
эту клетку под водой? Кто-то должен был его туда запихнуть.
Снова вспыхнул фонарик, и луч света зашарил по моему лицу,
словно глаза врача, ищущего симптомы.
— Это вы позвонили?
— Нет, — поежился я. — Я только закричал и
перебудил всех.
— Привет! — тихо проговорил кто-то. Детектив в
штатском, небольшого роста, начинающий лысеть, опустился на колени возле тела и
уже выворачивал карманы утопленника. Из них вывалились какие-то клочки и
комочки, похожие на мокрые снежные хлопья, на кусочки папье-маше.
— Что это, черт побери? — удивился кто-то. «Я-то
знаю», — подумал я, но промолчал.
Склонившись рядом с детективом, я дрожащими руками подобрал
кусочки мокрой бумаги. А детектив в это время обследовал другие карманы,
вынимая из них такой же мусор. Я зажал мокрые комочки в кулаке и, выпрямившись,
сунул их себе в карман, а сыщик как раз поднял голову.
— Вы насквозь промокли, — сказал он. —
Сообщите полицейскому свое имя и адрес и отправляйтесь домой. Сушиться.
Дождь начался снова. Меня трясло. Я повернулся, назвал
полицейскому свою фамилию и адрес и быстро пошел к дому.
Я пробежал почти целый квартал, когда возле меня
остановилась машина и открылась дверца. Коренастый лысеющий сыщик кивнул мне.
— Господи, ну и вид у вас, хуже некуда! — сказал
он.
— От кого-то я уже слышал об этом всего час назад.
— Садитесь.
— Да я живу в квартале отсюда.
