— Да никаких дел вообще не было. Только стрижки. Даже
на два бакса они не тянули, никуда не годились, могли бы побить все рекорды в
штате.
Пощупав свою макушку и затылок, я согласно кивнул.
— Мерзавец, унес ноги, а ведь задолжал мне за пять
месяцев. Сосед-бакалейщик говорит, Кэл еще был здесь в семь утра. От агентства
по продаже подержанных вещей в восемь явились за креслом. Остальное забрала
Армия спасения. Не знаю, кому досталось пианино. А хотелось бы знать. Загнал бы
его, хоть какие-то деньги выручил. — Хозяин взглянул на меня.
Я промолчал. Пианино есть пианино. По каким-то причинам Кэл
отослал его мне.
— Как вы думаете, куда он подался? — спросил я.
— Вроде у него родственники в Оклахоме, в Канзасе, в
Миссури. Сейчас кто-то заходил, сказал, будто слышал, как два дня назад Кэл
заявил, что будет гнать машину, пока земля не кончится, а тогда кинется прямо в
Атлантику.
— Кэл такого не сделает.
— Да нет, скорее осядет где-нибудь у ирокезов, и
скатертью дорожка. Видит Бог, стриг он хуже некуда.
Я прошел по чистым белым половицам, по очищенной от волос
территории, сам не зная, чего ищу.
— А вы кто? — спросил хозяин, беря метлу
наперевес.
— Писатель, — пояснил я. — Вы же меня знаете.
Я — Чокнутый.
— Черт, а я вас не узнал. Это Кэл вас так изукрасил?
Он поглядел на мои волосы. Я почувствовал, как у меня кровь
приливает к скальпу.
— Еще вчера.
— Расстрелять его за это мало.
Я прошел по комнате и завернул за тонкую деревянную
перегородку, отделявшую заднюю часть парикмахерской. Там стояли мусорные ведра,
там же была уборная.
Я уставился в мусорное ведро и обнаружил в нем то, что
искал.
Фотографию Кэла со Скоттом Джоплином, прикрытую
накопившимися за месяц волосами, которых оказалось не так уж много.
Я нагнулся и вытащил фотографию.
И меня словно обдало леденящим холодом.
Скотт Джоплин исчез!
Кэл был на месте, навсегда оставшись юным и сияющим от
счастья, его тонкие пальцы лежали на клавишах.
А человек, нагнувшийся над ним и усмехавшийся…
Был вовсе не Джоплином.
Это был совсем другой парень, черный, более молодой,
казавшийся более порочным.
Я поднес фотографию к самым глазам и внимательно всмотрелся
в нее.
На том месте, где когда-то была голова Скотта Джоплина,
виднели??ь следы засохшего клея.
«Господь был милостив к Кэлу, — подумал я. —
Никому из нас и в голову не пришло как следует рассмотреть снимок. К тому же он
был под стеклом и висел высоко, не так-то легко было его снять».
Видно, когда-то, давным-давно, Кэлу попалась фотография
Скотта Джоплина, он бритвой вырезал голову и заклеил ею лицо этого другого
парня. Налепил голову на голову. И подпись наверняка подделал. А мы все эти
годы смотрели на снимок, вздыхали, прищелкивали языками и восторгались: «Ну, Кэл,
вот здорово! Да тебе повезло! Взгляни только!»
И все годы Кэл глядел на фото, зная, что это обман, зная,
что и сам он обманщик, и обрабатывал головы клиентов так, что казалось, будто
над ними пронесся канзасский смерч, а потом их расчесал впавший в буйство
жнец-маньяк.
Я перевернул снимок и снова полез в мусорное ведро, надеясь
найти отрезанную голову Скотта Джоплина.
И знал, что не найду.
Кто-то ее забрал.
И тот, кто сорвал ее со снимка, тот и звонил Кэлу по
телефону, угрожая: «Все про тебя знаю», «Ты теперь весь на виду», «Разоблачен».
Я вспомнил, как у Кэла зазвонил телефон. А Кэл испугался и не снял трубку.
А однажды, два или три дня назад, пришел он в свою
парикмахерскую, и что же? Взглянул случайно на снимок и чуть не упал. Голова
Скотта Джоплина пропала. Значит, и Кэл пропал.
Все, что он успел, это распорядиться насчет парикмахерского
кресла, оставить лосьоны Армии спасения и отправить мне пианино.
Я прекратил поиски. Сложил фотографию Кэла без Джоплина и
вышел из-за перегородки посмотреть, как хозяин подметает половицы, на которых
не осталось волос.
— Кэл, — начал я. Хозяин перестал мести.
— Кэл не… — продолжил я. — Я хочу сказать… Ведь… Я
имею в виду…, ведь Кэл жив?
— Гад, — ответил хозяин, — жив-живехонек,
удрал на восток, проехал уже, поди, миль четыреста и не заплатил мне за семь
месяцев.
"Слава Богу, — подумал я. — Значит, можно не
рассказывать об этом Крамли. Во всяком случае, сейчас. Бегство — это не
убийство, и Кэл — не жертва.
Нет?
Удрал на восток? А может, Кэл покойник, хоть и ведет
машину?"
Я вышел из парикмахерской.
— Парень, — сказал хозяин, — ты плохо
выглядишь, и когда пришел, плохо выглядел, и сейчас. «Не так плохо, как
некоторые», — подумал я. Куда мне теперь идти? Что делать, если Улыбка
заняла всю мою квартиру, где и спальня и гостиная в одной комнате, а я умею
играть только на «Ундервуде»?
* * *
В ту ночь телефон на заправочной станции зазвонил в два
тридцать. А я, вымотанный предшествующей бессонной ночью, как пришел, так и лег
спать.
Лежал и прислушивался.
Телефон не умолкал.
Он звонил две минуты, потом три. Чем дольше он звонил, тем
холоднее мне становилось. Когда я наконец соскочил с кровати, натянул купальные
трусы и потащился через дорогу, у меня уже зуб на зуб не попадал, как в метель.
Сняв трубку, я сразу почувствовал, что это Крамли, там
далеко, на другом конце провода, и он еще ничего не успел сказать, а я уже
понял, что за новости он собирается сообщить.
— Все-таки случилось? Да? — спросил я.
— Откуда вы знаете? — Крамли говорил так, будто
тоже не спал всю ночь.
— Почему вы туда пошли? — спросил я.
— Час назад я брился, и вдруг меня будто стукнуло.
Возникли предчувствия, о каких, черт побери, вы обожаете рассказывать. Я еще
здесь, жду следователя. Хотите подойти и сказать: «Ну я же говорил!»?
— Нет, не хочу. Но приду.
И повесил трубку.
Вернувшись к себе, я увидел свое «Нечто», оно все еще висело
на двери ведущего в ванную коридора. Я сорвал его, швырнул на пол и стал
топтать. Это было только справедливо, ведь ночью оно нанесло визит леди с
канарейками, вернулось на рассвете и ничего мне не сказало.
