А потом закрыл дверь.
* * *
И тут же в будке через дорогу зазвонил телефон.
«Не буду отвечать, — подумал я. — Это он. Ледяной
человек».
Телефон продолжал звонить.
Нет, это Пег.
Телефон звонил.
Это он.
— Заткнись! — заорал я.
Телефон замолчал.
Не выдержав тяжести собственного тела, я рухнул в постель.
* * *
Стоя на пороге, Крамли недоуменно моргал.
— Господи помилуй! Вы знаете, который час?
Мы стояли, не спуская друг с друга глаз, словно боксеры, уже
измотавшие один другого до одури и теперь не соображающие, куда бы упасть.
Я не мог придумать, что сказать, и потому произнес:
— «Слишком хорошо стали смотреть за мной в последнее
время».
[122]
— Пароль верный. Шекспир. Входите. Он провел меня через
весь дом, туда, где, благоухая кофе, булькал на плите большой кофейник.
— Корпел допоздна над своим шедевром. — Крамли
кивнул на пишущую машинку, видневшуюся в спальне. Из нее свисал длинный желтый
лист — словно муза дразнилась, высунув язык.
— Пишу на казенной бумаге, на ней больше помещается.
Мне, наверно, чудится, что если дойду до конца обычного листа, то и продолжать
не стану. Господи, ну и видок у вас! Приснилось что-то страшное?
— Хуже не бывает! — И я рассказал ему свой сон — и
про парикмахерскую, и про сто тысяч за проданный сценарий, и про ночное
чудовище, и про то, как я кричал на него, а оно, стеная, удалилось, и я остался
жив-живехонек.
— Надо же! — Крамли налил в две большие чашки
чего-то густого и булькающего, как лава. — У вас даже сны интереснее, чем
у меня.
— Но что сей сон значит? Что мы никогда ничего в жизни
не добьемся? Если я и дальше буду бедствовать и не опубликую ни одной книжки,
окажусь неудачником! Но выходит, если у меня купят роман, издадут его и на моем
счете в банке заведутся деньги, я опять же оказываюсь неудачником, да? Значит,
все друг друга ненавидят? А друзья? Умеют ли хотя бы они прощать? Вы старше
меня, Крамли, растолкуйте мне этот сон. Почему чудовище хотело меня убить?
Почему мне пришлось отказаться от денег? Что все это значит?
— Черт его знает, — хмыкнул Крамли. — Я же не
психиатр.
— Может, А. Л. Чужак меня вразумит?
— Вот-вот, нагадает на кофейной гуще, прочтет с
потолка. Нет уж! А записать этот сон не собираетесь? Другим вы всегда это
советуете…
— Когда немного успокоюсь. По дороге к вам, всего
несколько минут назад, я вспомнил, что мой доктор когда-то предлагал сводить
меня на экскурсию в анатомический театр. Слава Богу, у меня хватило ума
отказаться. А то я действительно мог бы сказать, что за мной «слишком хорошо
стали смотреть в последнее время». А сейчас у меня просто ум за разум заходит.
Все вертится в голове — как очистить львиную клетку? Как разгладить простыни
под старой леди с канарейками? Как отвлечь Кэла-парикмахера от Джоплина? Как
защитить ночью Фанни, ведь она на другом конце города, а я еще и без оружия?
— Пейте кофе, — посоветовал Крамли. Я порылся в
кармане и вынул фотографию Кэла со Скоттом Джоплином, только головы у Скотта не
было. И рассказал Крамли, где нашел снимок.
— Кто-то украл голову с фотографии. А Кэл увидел это,
понял, что песенка его спета, и унес ноги из Венеции.
— Ну, это не убийство, — заметил Крамли.
— То же самое, — возразил я.
— То же самое, что «бывает, и свиньи летают». Переходим
к слушанию следующего дела, как говорят в суде.
— Кто-то опоил Сэма чем-то очень крепким. И он умер.
Кто-то затолкал Джимми под воду в ванне, и он утонул. Кто-то натравил полицию
на Пьетро, его забрали, и это его убьет. Кто-то просто встал над леди с
канарейками и напугал ее до смерти. Кто-то запихнул мертвого старика в львиную
клетку.
— Кстати, от следователя получены кое-какие данные об
этом старике, — прервал меня Крамли. — В крови полно алкоголя.
— Естественно. Кто-то накачал его джином, огрел по
голове, уже мертвого стащил к каналу и засунул в клетку, а сам пошел себе к
своему автомобилю или просто домой где-то здесь, в Венеции. Правда, он был весь
мокрый, но в такой дождь кто обратит внимание на промокшего человека без зонта?
— Чушь! Нет уж, позвольте покрепче: маразматические
бредни! Да ни один судья не купится на такие бездарные выдумки. Люди мрут.
Происходят несчастные случаи. Мотив! Дайте мне мотив, черт побери. А у вас
ничего нет, все построено на идиотской песенке: «Поздно ночью на крылечке я
заметил человечка, тут в глазах забегало, а его как не было». И сегодня его
снова не было! Господи, хотел бы я, чтобы он убежал, сплыл! Подумайте сами.
Если этот так называемый убийца и впрямь существует, то нам известен только
один человек, который имел касательство ко всем этим происшествиям: вы!
— Я? Да неужели вы думаете…
— Не думаю. Успокойтесь. Не таращьте на меня свои
круглые кроличьи глаза. Подождите, я кое-что вам покажу.
Крамли подошел к полке с книгами, висевшей на одной из стен
в кухне (книжные полки в его доме были в каждой комнате), и снял с нее
толстенный том.
Он бросил его на кухонный стол. Полное собрание сочинений
Шекспира.
— Бессмысленное злодейство, — проговорил он.
— Что?
— У Шекспира его полно, да и у вас тоже, и у меня, и
вообще у всех и каждого. Бессмысленная злобность. Вас эти слова ни на что не
наводят? А ведь они означают, что какой-то подонок бегает по городу и делает
свое грязное дело без всякой причины. Или это нам кажется, что без причины.
— Без причины никто не будет творить бесчинства, даже
подонки.
— Да ну? — ласково фыркнул Крамли. — До чего
же мы наивны! Если хотите знать, половина задержанных у нас на участке — это
те, кто едет на красный свет и давит пешеходов, те, кто избивает жен, стреляет
в друзей, и никто из них не может вспомнить, зачем они это делали. Мотивы-то,
конечно, есть, но так глубоко запрятаны, что без динамита до них не доберешься.
А того типа, которого вы стараетесь найти, пуская в ход вашу подогретую виски и
пивом логику, если он и вправду существует, разыскать нет возможности: ведь нет
ни мотива, ни подоплеки, ни улик. Он и будет себе разгуливать без горя и забот,
если только вам не удастся собрать доказательства — косточку за косточкой,
чтобы выстроить всю цепочку.
