Среди ночи я проснулся. Рядом со мной было пусто, но песок
все еще сохранял тепло там, где, свернувшись калачиком под боком у бедного
писателя, спала Констанция. Я встал и услышал, как она, словно тюлень,
вспенивает воду далеко в море. Когда она выбежала из воды, мы прикончили
шампанское и спали до полудня.
День выдался такой, когда и в голову не приходит
задумываться о смысле жизни, лежи себе наслаждайся погодой, и пусть жизненные
соки текут и переливаются. Но все-таки мне надо было поговорить с Констанцией.
— Я не хотел портить вчерашний вечер. Господи, так счастлив
был, что ты жива! Но, по правде говоря, все как в бейсболе — одного убрали,
вышел второй. Мистер Дьявол-во-Плоти, который болтался на берегу у тебя под
окнами, удрал: он испугался, что решат, будто ты утонула по его милости. А он
только и хотел тряхнуть стариной, как в двадцать восьмом году, порезвиться
среди ночи, поплавать голышом. И вместо этого ты, как он вообразил, утонула на
его глазах… Вот он и сбежал, но тот, кто направил его к тебе, все еще здесь.
— Господи, — прошептала Констанция. Веки, закрывавшие
ее глаза, вздрагивали, как два паука. Она устало вздохнула. — Выходит, это
все-таки не кончилось?
Я сжал ее испачканную песком руку. Констанция долго лежала
молча, потом, не раскрывая глаз, спросила:
— А холодильник Фанни при чем? Ведь я так и не
вернулась туда — сто лет назад — заглянуть в него. А ты как раз заглядывал и
ничего не увидел.
— Потому-то я и хочу посмотреть снова. Все горе в том,
что комната опечатана.
— Хочешь, чтобы я взломала замок?
— Констанция!
— Я проберусь в дом, выгоню из коридоров привидения, ты
отколотишь их дубинкой, потом мы сорвем печать с дверей, утащим Фаннины банки с
майонезом и на дне третьей банки обнаружим ответ на все загадки, если только
его уже не похитил кто-то другой или не испортил.
Вдруг муха, жужжа, коснулась моего лба. В голове
шевельнулось какое-то забытое соображение.
— Кстати, я вспомнил один рассказ, я давным-давно читал
его в каком-то журнале. Девушка на леднике упала и замерзла. Через двести лет
ледник растаял, а девушка осталась такая же молодая и красивая, как в тот день,
когда упала.
— У Фанни в холодильнике ты красивых девушек не
найдешь, не жди!
— Да, там будет какая-нибудь жуть.
— А когда ты найдешь — если найдешь — эту жуть, ты ее
вытащишь и уничтожишь?
— Да, и не один раз, а девять! Точно! Девяти, пожалуй,
хватит!
— Как звучит та несчастная первая ария из
«Тоски»? — спросила Констанция. Ее лицо под загаром побледнело.
* * *
В сумерках я вышел из машины Констанции у дома Фанни. В
вестибюле вечер казался еще темнее, чем на улице. Я долго вглядывался в
темноту. Мои руки, державшие дверцу машины, дрожали.
— Хочешь, чтобы мамочка пошла с тобой? — спросила
Констанция.
— Слушай, побойся Бога!
— Ну прости, малыш. — Она похлопала меня по щеке,
влепила мне такой поцелуй, что мои веки взлетели над глазами, как шторы над
окнами, и всунула мне в руки листок бумаги. — Здесь телефон моего бунгало,
он зарегистрирован на имя Трикси-Фриганза. Помнишь, была такая девица — море по
колено? Не помнишь? Дурачок! Если тебя скинут с лестницы, вопи во все горло!
Если найдешь гада, подкрадись, встань сзади вплотную, как в конге, и сбрось его
со второго этажа! Мне подождать тебя?
— Констанция! — взмолился я. Спускаясь с холма,
она не преминула проскочить под красный свет.
* * *
Я поднялся в верхний холл, навеки погруженный во тьму.
Лампочки из него украли давным-давно. И вдруг услышал, как кто-то бросился
бежать. Шаги были легкие, словно бежал ребенок. Замерев, я вслушивался.
Шаги затихали, бегущий спустился с лестницы и выскочил в
заднюю дверь.
В холле потянуло ветром, и он принес с собой запах. Как раз
тот, о котором говорил слепой Генри. Пахло одеждой, годами висевшей на чердаке
без проветривания, и рубашками, которые месяцами не сменялись. Было такое
чувство, будто я оказался в полночь в глухом переулке, куда наведалась, чтобы
задрать ноги, целая свора собак с бессмысленными улыбками на мордах.
Запах подстегнул меня, и я помчался во всю прыть. Добежав до
двери Фанни, я затормозил. Сердце в груди колотилось как бешеное, а пахло здесь
так сильно, что я начал хватать ртом воздух. Он стоял здесь только что! Надо
было сразу бежать за ним, но мое внимание привлекла дверь. Я вытянул руку.
Дверь на несмазанных петлях тихо качнулась внутрь.
Кто-то сломал замок на двери Фанни.
Кому-то здесь что-то понадобилось.
Кто-то приходил сюда что-то искать.
Теперь настала моя очередь.
Я вступил в темноту, хранящую воспоминания о вкусной еде.
Здесь пахло точно в магазине деликатесов, в этом теплом
гнезде, где двадцать лет пасся, лакомился и пел большой, милый, добрый слон.
«Интересно, — мелькнуло у меня в мозгу, — сколько
еще будет держаться здесь аромат укропа, закусок и майонеза? Скоро ли он
выветрится и развеется по длинным лестницам? Но приступим…»
В комнате царил ужасающий беспорядок.
Тот, кто побывал здесь, вывернул содержимое полок, ящиков
бюро, шкафов. Все было выброшено на пол, на линолеум. Партитуры любимых опер
Фанни перемешались с разбитыми патефонными пластинками, которые, видно, кто-то
расшвыривал ногами или в горячке поисков разбивал о стенку.
— Господи, Фанни, — прошептал я, — какое
счастье, что тебе не довелось этого увидеть!
Все, что можно было перевернуть и сломать, было сломано.
Даже громадное, похожее на трон кресло, в котором лет пятнадцать царствовала
Фанни, было опрокинуто, как опрокинули и его хозяйку.
Но в единственное место этот мерзавец не заглянул, и туда-то
должен был заглянуть я. Спотыкаясь об обломки на полу, я схватился за ручку
дверцы холодильника и дернул ее на себя.
В лицо мне пахнуло прохладным воздухом. Я пристально всматривался
внутрь, как всматривался несколько ночей назад, до боли напрягая глаза,
стараясь увидеть то, что должно было лежать у меня перед носом. То, что искал
здесь тот, кто прятался в холле, — незнакомец из ночного трамвая. Искал и
не нашел, оставил мне.
Все в холодильнике выглядело точно так же, как всегда.
Джемы, желе, приправы для салатов, привядшая зелень — передо мной переливалась
всеми красками холодная святыня, которой поклонялась Фанни.
И вдруг я резко втянул в себя воздух.
