— Подожди! — Я зажег последнюю спичку и,
пригнувшись над ней, чтобы не погасла, пристально следя за огоньком,
придвинулся вплотную к куче, в которой было не меньше полутонны рукописей,
визитных карточек, разорванных конвертов.
Я прикоснулся спичкой к куче в нескольких местах, и бумага
загорелась.
— Черт тебя подери! Чего ты хочешь?
— Всего лишь номер телефона. Ничего больше. Заметь, я
даже адреса не прошу, так что увидеть этого типа, выследить его я не смогу. Но
если ты, ублюдок, не скажешь мне номер его телефона, я все тут спалю к чертям
собачьим.
С удовольствием я услышал, что голос у меня звучит громче
обычного децибел на десять. Это Фанни бушевала у меня в крови. Множество других
умерших кричали вместе со мной, всем им хотелось вырваться наружу.
— Давай номер! Сейчас же! — закричал я. Огонь
начал расползаться.
— Вот дерьмо! Затопчи огонь, дам я тебе этот проклятый
номер!
Я начал отплясывать на горящей бумаге, заструился дым, и к
тому времени, как мистер Янус, редактор, два лика которого смотрели в разные
стороны, разыскал номер, записанный в его блокноте, пожар закончился.
— Держи, будь ты проклят. Вот этот несчастный номер:
Вермонт, четыре-пять-пять-пять. Записал? Четыре-пять-пять-пять.
Я зажег еще одну, уже самую распоследнюю спичку, вчитываясь
в карточку, которую он сунул мне под нос.
«Кто-то, кто любил тебя», — значилось на ней и номер
телефона.
— Ну! — завизжал редактор.
«Фанни, — подумал я, — теперь его песенка спета».
Видно, я произнес эти слова вслух, потому что лицо редактора
вспыхнуло, и он обдал меня слюной.
— Чего ты добиваешься?
— Чтобы меня убили, — ответил я, сбегая вниз.
— Надеюсь, так и будет! — крикнул он мне вслед. Я
открыл дверцу такси.
— Счетчик тикает как бешеный, — сообщил Генри с
заднего сиденья. — Хорошо, что я богатенький.
— Сейчас я вернусь.
Я знаками попросил шофера подъехать к телефонной будке на
углу, а сам бросился к ней бегом. У меня долго не хватало духа набрать номер,
боялся — вдруг действительно ответят!
А что можно сказать убийце, если звонишь ему в такое время,
когда ужинать пора?
* * *
Я набрал номер.
«Кто-то, кто любил тебя давным-давно».
Ну кто бы стал отвечать на такой дурацкий призыв?
Да любой, если бы увидел эти слова в трудную минуту. Голос
из прошлого, он напоминает о знакомых прикосновениях, теплом дыхании у твоего
уха, о страсти, поражающей, как удар молнии. Кто из нас устоит, услышав этот
голос в три утра? А может, вспомнишь об этом призыве, когда проснешься в
полночь, разбуженный чьим-то плачем, и окажется, что плачешь ты сам, слезы
льются по твоим щекам, а ты даже не заметил, что ночью тебе приснился дурной
сон.
«Кто-то, кто любил тебя…»
«Где сейчас она? Где он? Неужели еще жив? Быть того не
может! Столько времени прошло. Тот, кто любит меня, неужели он где-то живет и
дышит? А вдруг? Не позвонить ли? Я ведь тут, попробую».
Я три раза набрал номер, потом вернулся и сел рядом с Генри
на заднее сиденье, — он все еще слушал счетчик.
— Не расстраивайся, — сказал он. — Счетчик
меня не волнует. На меня еще лошадок хватит, так что денежки не уйдут. Иди,
дитя, позвони еще раз.
И дитя пошло.
На этот раз где-то далеко-далеко, как мне показалось — в
неведомой стране, трубку снял тот, кто сам назначил себе день похорон.
— Да? — проговорил голос. Я замер, но наконец
выдавил:
— Кто это?
— Ну, если вопрос стоит так, то кто это? -тот же
осторожный голос.
— Почему вы так долго не подходили к телефону? — Я
слышал шум проезжающих машин на том конце провода.
Значит, это автомат в каком-нибудь переулке. «Черт! —
подумал я. — Он поступает так же, как я. Пользуется ближайшей платной
уличной будкой, как своим номером».
— Ну что ж, если вам больше нечего сказать… —
проговорил голос.
— Подождите! — воскликнул я, а сам подумал:
«Голос мне знаком, дайте-ка вслушаться как следует». —
Я увидел в «Янусе» ваше объявление. Вы не могли бы мне помочь?
То, что я волнуюсь, пришлось по вкусу другому концу провода
— мой собеседник перестал осторожничать.
— Я могу помочь кому угодно, когда угодно и где
угодно, — беспечно проговорил он. — Вы что, из этих…, из одиноких?
— Что? — воскликнул я.
— Вы один из…
«Одинокие» — так он сказал, и вопрос решился.
Я снова был у Крамли, он погрузил меня в прошлое, я ехал в
старом трамвае, под дождем, на поворотах раздавался страшный скрежет. Голос на
другом конце провода был тот же, что в ту дождливую ночь, полвека назад, голос,
твердивший о смерти и одиночестве, об одиночестве и смерти. Я запомнил этот
голос, а сеанс гипноза с Крамли вернул его мне с такой силой, что голова чуть
не раскололась, сейчас же я слышал его в трубке. Не хватало одной детали. Я все
еще не знал, кому этот голос принадлежит. Он был так знаком, фамилия вертелась
у меня на кончике языка, но…
— Продолжайте! — отчаянно крикнул я. На другом
конце, что-то заподозрив, замерли. И вдруг я услышал сладостные звуки, ставшие
за полжизни родными.
На другом конце провода шумел дождь. Но самое главное — там
ревел прибой, все громче и громче, все ближе и ближе, я почувствовал, что он
подкатывается к моим ногам.
— Господи! Да я знаю, где вы! — вскрикнул я.
— Ничуть не бывало! — сказал голос, и трубку
повесили.
Но недостаточно быстро. Я дико смотрел на трубку, зажатую у
меня в кулаке.
— Генри! — заорал я.
Генри, устремив глаза в никуда, выглянул из такси.
Забираясь в машину, я упал.
— Генри, ты и дальше со мной?
— А как же я без тебя? — ответил Генри. —
Скажи водителю, куда нам.
Я сказал. Мы двинулись.
* * *
Такси остановилось. Стекла в нем были опущены. Генри
высунулся наружу, и его голова с обращенным вперед лицом напоминала изваяние,
украшающее нос какого-то темного корабля. Он принюхивался.
