— Уже приехал парень, который будет делать слепки следов.
— Это хорошо, но нам требуются еще люди. Ты в нашей группе.
— Да, в вашей.
Шон снова посмотрел на тело. На девушке были тонкие темные брюки и синяя блузка с широким воротом. Хотя ее красный жакет был разорван, но Шон сразу понял, что она была в своем выходном наряде. Девушки, живущие в «Квартирах», такие роскошные костюмы на каждый день не носят. Она была на какой-то вечеринке или — на свидании.
И каким-то образом все кончилось для нее здесь, в этом тесном коридоре, с его заплесневелыми стенами и сырым спертым воздухом — последнее, что она видела и чем дышала.
Все выглядело так, как будто она пришла сюда, чтобы укрыться от красного дождя, и этот дождь оставил кровавые подтеки на ее волосах и щеках, ее одежда тоже была мокрой. Колени были тесно прижаты к груди, правый локоть опирался на правое колено; сжатый кулачок был почти прижат к уху, и это в глазах Шона делало ее больше похожей не на женщину, а на ребенка, который весь съежился и пытается, попав в безвыходное положение, удержать крик ужаса, чтобы не выдать себя. Все, прекрати, прекрати, казалось, говорило тело. Пожалуйста, прекрати.
Уити отошел в сторону, и Шон присел на корточки рядом с дверным проемом. Несмотря на то, что все тело и бетонный пол рядом с ним были залиты кровью, проступавшей сквозь плесень, густо покрывавшую стены, Шон смог уловить запах ее духов, чуть заметный аромат, который невольно воскресил в его памяти свидания с девочками в школьные годы, в темных машинах, лихорадочное копание дрожащими пальцами в одежде, электрические разряды при соприкосновении тел. Под красными пятнами Шон смог разглядеть несколько темных кровоподтеков на ее запястьях, руках и лодыжках и понял, что это следы от ударов, нанесенных чем-то.
— Он что, бил ее? — спросил Шон.
— Похоже на то. Кровь текла из раны на голове. Он проломил ей голову ударом по темени. Нападавший, похоже, сломал предмет, которым наносил удары, потому что орудовал им с невероятной, чудовищной силой.
С другой стороны тела громоздились уложенные друг на друга деревянные конструкции, которые, похоже, использовались как декорации — среди них можно было узнать элементы фургона кочевников, купола кафедрального собора, нос венецианской гондолы. Она, должно быть, не могла даже пошевелиться. Попав сюда, она оказалась в западне. Если бы преследователь обнаружил ее, это означало неминуемую смерть. А он ее обнаружил.
Он вошел в дверь вслед за нею, а она, сжавшись в комок, пыталась защитить свое тело тем, чем могла, — руками и ногами. Шон нагнулся, чтобы рассмотреть ее сжатый кулачок и заглянуть в лицо. Оно тоже было в кровоподтеках, а веки над глазами были так же, как кулачок, плотно сжаты в попытке хотя бы не видеть этого; веки, сначала крепко сомкнутые страхом, теперь были сведены предсмертной судорогой.
— Она? — спросил Уити Пауэрс.
— Что?
— Катрин Маркус? — спросил Уити. — Да?
— Да, — подтвердил Шон. У Кейти был неглубокий едва заметный шрам, уходящий под правый край подбородка, но он сразу бросался в глаза, поскольку все остальное в ее лице смуглянки с безупречными чертами угловатой красоты, унаследованной от матери, в сочетании с лучшими чертами отцовской внешности, его голубыми глазами и светлыми волосами, было совершенным и восхитительным.
— Вы уверены на все сто процентов? — спросила помощник судмедэксперта.
— На девяносто девять, — ответил Шон. — Мы должны пригласить в морг ее отца для опознания. Но и так ясно, что это она.
— Ты видел ее затылок? — спросил Уити, наклоняясь над девушкой и ручкой поднимая пряди волос, лежавшие на плечах.
Обернувшись, Шон увидел небольшое отверстие в затылочной части черепной кости; затылок и шея со стороны спины были покрыты запекшейся кровью.
— Вы говорили мне, что ее застрелили? — он вопросительно посмотрел на помощника судмедэксперта.
Та кивнула.
— Я думаю, что это пулевое отверстие.
Шон отклонился назад, чтобы не вдыхать тошнотворную смесь парфюма, крови, плесени и сырого дерева. В его голове мелькнула мысль, что надо было отвести сжатый кулачок Кейти Маркус от уха, и если бы он сделал это, то видимые кровоподтеки и те, что скрыты под одеждой, рассосались бы сами собой, страшные струи красного дождя исчезли бы с ее головы и тела, и она нетвердой походкой, глядя на свет еще сонными глазами, вышла бы наружу из этой могилы.
Вдруг с правой стороны донесся какой-то шум, несколько человек разом громко закричали, — похоже, началась какая-то безумная свалка; служебные собаки зарычали и залились свирепым оглушительным лаем. Шон выпрямился и, посмотрев туда, откуда раздавался шум, увидел Джимми Маркуса и Чака Сэваджа, напролом пробиравшихся сквозь заросли кустарника на дальнем конце лощины, туда, где на парковой почве был разбит широкий, поросший густой зеленой травой газон, плавным откосом спускающийся к экрану. Летом толпы людей с одеялами и подстилками располагались на этом газоне, а то садились и прямо на траву, чтобы отдохнуть на свежем воздухе.
Как минимум восемь полицейских в форме и двое в штатском бросились наперерез Джимми и Чаку; Чака сразу же скрутили, но Джимми был более быстрым и проворным. Он, сделав несколько молниеносных, непредсказуемых обманных движений, проскользнул через цепь полицейских, оставив запыхавшихся преследователей позади, и если бы он не споткнулся, когда бежал по поляне под уклон, никто бы не остановил его и он в несколько секунд оказался бы у самого экрана, возле которого стояли Краузер и Фрейл.
Но он споткнулся, поскользнувшись на мокрой траве, и подвернул ногу. Лежа плашмя на траве, он поднял подбородок и встретился взглядом с Шоном. Молодой полисмен с квадратной головой и телом тренированного старшеклассника-спортсмена в мгновение ока сел верхом на Джимми, как на санки, но Джимми был не из тех, кто сразу сдается, и, сопротивляясь, еще несколько метров провез полисмена на себе, скользя по влажному склону. Коп завернул правую руку Джимми за спину и полез за наручниками.
Шон, сойдя с площадки, закричал:
— Эй, постой! Это же отец. Отпусти его.
Молодой полисмен, весь помятый и заляпанный грязью, растерянно посмотрел на Шона.
— Отпусти его, — повторил Шон. — Отпустите обоих.
Он снова повернулся к экрану, перед которым стояло руководство, и тут услышал, как Джимми окликнул его по имени. Его голос прозвучал так хрипло и в нем было столько муки, как будто кто-то, кто скреб когтями его мозг, внезапно нащупал голосовые связки и провел когтями по ним: «Шон!»
Шон замер на месте, поймав на себе внимательный взгляд Фрейла.
— Шон, да посмотри же на меня!
Шон повернулся. Тело Джимми изогнулось дугой; молодой полисмен все еще сидел на нем; с перепачканного землей подбородка Джимми свисали травинки.
— Вы нашли ее? Это она? — кричал Джимми. — Ответь мне, это она?
