— Стерл, — сказал я, — смотри на вещи проще. Чек Ричи выписывать не придется, он употребит тебя за так, из любви к искусству. — Мы встали из-за стола.
— В этом городе тебе не жить. Даже на пособие по бедности не рассчитывай, — сказал сенатор.
— Это ты серьезно? — удивился я. — Но ведь я опять же могу обратиться к Ричи и сказать, что этот чек получил от тебя за то, что скрою твое участие в этом деле.
— Ну и что ты будешь с этого иметь? — буркнул Малкерн.
— Я загоню тебя в ту самую дыру, в которой ты бы хотел видеть меня. И это будет счастливейший день моей жизни. — Я взял свою кружку и допил пиво. — Ну что, все еще не передумал, Стерл?
Малкерн поигрывал конвертом.
— Брайан Полсон, — сказал он, — хороший человек. И хороший политик. А этим фотографиям лет семь, не меньше. Стоит ли поднимать вокруг них шумиху? Кому интересно то, что было вчера?
Я улыбнулся и процитировал ему его же слова:
— То, что было вчера, сенатор, интересно тогда, когда о нем узнаешь сегодня. — И толкнул Джима локтем: — Так было и так будет. Верно ведь?
Глава 32
Мы попытались было поговорить с Ричи, но толку не добились — с тем же успехом можно было обращаться к пролетающему мимо самолету. Он покачивался и на каждую мою реплику отвечал: «Погоди, погоди», — после чего начинал бормотать что-то в портативный диктофон. Вероятно, уже сочинял свою колонку прямо на автостоянке у «Хайатт-Редженси».
Махнув нам рукой на прощание, он со всех ног побежал к своей машине. Разумеется, Сосию убили мы, но закопать Полсона Ричи считал своей святой обязанностью.
Мы взяли такси и поехали ко мне. На улицах было тихо, кое-где догорали огни фейерверка и потягивало горьковатым запахом пороха. В такси я немного успокоился.
Не успел я и двери открыть, как Энджи тут же устремилась к холодильнику, достала бутылку и налила себе полный стакан. Я с изумлением посмотрел на нее. Вино было марочное, с тонким букетом, но выдула она его залпом. Можно было бы и через шприц, прямо в вену — подействовало бы еще скорее. Я достал две банки пива и выпил, не отрываясь, одну за другой. Мы прошли в гостиную, я открыл окно и выбросил пустые банки на улицу. По проспекту гулял ветер, и было слышно, как они гремят по асфальту, но ветер все-таки загнал их в угол, и дребезжание прекратилось.
Я-то знал, что пройдет неделя-другая и вся картина предстанет передо мной в совершенно другом свете. Я с удовольствием вспомню, как покрылось капельками пота лицо Малкерна, как завоняло от него, когда он понял, что если он мне не заплатит весьма приличную сумму, то ходить ему по жизни с голой задницей. Вот и на моей улице праздник. Как это получилось — сам не знаю, но в кои-то веки раз и в сенате кто-то за что-то ответит. Пройдет неделя-другая — и я буду на коне.
Но пока мне не до того. Сейчас меня и Энджи повело совсем не туда. Атмосфера сгустилась, дышать нечем. Совесть мучает.
Энджи, почти докончив бутылку, спросила:
— Так что же мы натворили?
Поднявшись с кресла, она сжала горлышко бутылки указательным и средним пальцами и постукивала ею себя по бедру.
Я не был уверен, что готов к ответу, а потому тоже поднялся, вышел на кухню, достал из холодильника еще две банки пива, вернулся в гостиную и сказал равнодушно:
— Да убили кое-кого.
— Так просто — взяли и убили.
— Ага, взяли и убили, — сказал я. Одну банку я высадил разом, другую поставил под стол.
Энджи долила в стакан все, что оставалось в бутылке.
— Он же был уже не опасен нам?
— Нет, на тот момент — нет.
— Но мы все равно его убили.
— Все равно убили, — повторил я как попугай. Разговор мог показаться бессмысленным, но я понимал, что нам с Энджи надо выговориться. Без всякого там дерьма, без вранья, чтобы жить потом было легче.
— А за что? — спросила она.
— А за то, что он просто сволочь.
Я достал из-под стола последнюю банку пива. Хлебнул. Вкуса не почувствовал — что пиво, что вода.
— Много на свете сволочей, — сказала Энджи. — Так что, всех и стрелять?
— Нет, не получится.
— Почему же?
— А пуль на всех не хватит.
— Потом будешь острить. Мне сейчас не до шуток.
Что верно, то верно. Веселиться нам было не с чего.
— Извини. Не хотел, само собой вылетело.
— Да я это так. Не обижайся. Я тоже подкалывать люблю, ты ведь знаешь.
Мне вспомнилось, как Сосия, держа фотографию, водил пальцем между ног своего сына.
— А что нам оставалось делать?
— Сволочь он был, каких мир не видел, — сказала она.
Я кивнул.
— Он за деньги отдал сына на растление, вот мы его и убили, — сказала она, отхлебнув из стакана, но уже не так жадно. Она прошла в кухню и стояла там, покачиваясь на левой ноге и не выпуская из руки бутылку, которая равномерно ходила взад-вперед, как маятник. — Но и Полсон занимался подобными делами. Он изнасиловал того мальчика, что на фотографии, и, кто его знает, может быть, сотни других. Нам это известно, но его мы почему-то не убили, — сказала она.
— Сосию мы убили, можно сказать, в безотчетном порыве, — стал оправдываться я. — Когда мы шли на встречу с ним, в наши планы убийство не входило. Мы не знали, как все обернется.
— Не знали? — раздался ее хрипловатый отрывистый смешок. — А зачем тогда пистолет с глушителем взяли?
Вопрос повис в воздухе. Отвечать не хотелось, но все же пришлось.
— Убивать его никто не собирался, но ожидать от него можно было всего чего угодно. Так что мы были готовы пристрелить его. А иного он и не заслуживал.
— А чем Полсон лучше его? Так ведь он живехонек?
— Прикончим Полсона — тут же и сядем. Кому какое дело до Сосии? Обычные разборки. Одним бандитом меньше — и все довольны.
— И нас это не касается… — сказала она.
Мне все это надоело, я встал, обнял ее за плечи и прекратил этот медленный вальс.
— Сосию мы убили в состоянии аффекта. — Может быть, если повторять это почаще, это станет правдой? — А Полсон нам не по зубам — уж слишком много вокруг него охраны. Но мы возьмем его иначе. К любому найдутся подходы.
— Цивилизованными методами? — С такой интонацией некоторые люди произносят слово «налоги».
— Вроде того. Все будет по закону.
— Отлично. Закон есть закон. Сосию мы замочили по закону джунглей, а Полсона отправим на скамью подсудимых в соответствии с законами гражданского общества?
— Именно так.
Она посмотрела на меня. В ее затуманенных алкоголем и смертельной усталостью глазах застыли призраки мертвецов.
