— Важно намерение, — сказала она.
— Пока мы здесь сидим и бездельничаем в ожидании того, когда вы убьете вашего папу и меня, разрешите мне кое-что спросить у вас.
— Вперед, детка!
— Прайс забрал деньги, которые вы украли вместе, и спрятал их. Правильно?
— Да.
— Но как вы допустили это, Дезире? Почему вы не выпытали у него информацию и не убили его потом?
— Он был очень опасным человеком, — сказала Дезире, выгнув дугой брови.
— Да бросьте! По линии того, кто опасен, держу пари, вы могли бы дать ему сто очков вперед!
Наклонившись ко мне, она бросила на меня взгляд, скромный, но одобрительный. Она опять переменила позу, скрестив ноги на столе.
— Вы, в общем, правы. Захоти я только, я могла бы за какой-нибудь час вернуть себе эти два миллиона. Но пришлось бы проливать кровь. А к тому же, знаете, Патрик, дела с партнерами у Прайса шли вовсе не плохо. Если б этот корабль не затонул, он сорвал бы еще десять миллионов.
— И вы в тот же день убили бы его и забрали деньги себе.
Она кивнула:
— Неплохо, правда?
— Но пакетики с героином всплыли на пляже Флориды.
— И все дело лопнуло, окончилось пшиком. — Она закурила новую сигарету. — А потом папа послал туда вас и Клифтона с Кушингом, и Клифтон с Кушингом вывели из игры Джея, и мне пришлось опять импровизировать.
— Но это ж ваш конек, Дезире.
Она улыбнулась и кончиком языка легонько облизнула верхние зубы. Она спустила ноги на пол и, спрыгнув со стола, сделала несколько кругов вокруг моего кресла, покуривая и поглядывая на меня лучистыми глазами.
Потом она остановилась и облокотилась о стол, не сводя с меня своих нефритово-зеленых глаз.
Не знаю, сколько времени мы оставались так, вперившись друг в друга взглядом, ожидая, когда другой моргнет. Хотелось бы мне сказать, что, вглядываясь так долго в поблескивающие зеленые глаза, я ее понял. Хотелось бы мне сказать, что я проник в ее душу, разгадал природу ее, нашел в нас с ней нечто общее, какую-то связь, как проявление общей человеческой сущности. Хотел бы я все это сказать, но не могу.
Чем дольше я смотрел на нее, тем меньше понимал. Фарфоровые зеленоватые глаза заставляли подозревать в них пустоту. А подозрения в пустоте уступали место уверенности в ней. В глазах этих не было ничего, кроме, может быть, голой жадности, наглой алчности, механизма машины, умеющей только одно — страстно хотеть, и не ведающей ничего иного.
Дезире загасила и эту сигарету на столе рядом с предыдущей и опустилась на корточки передо мной:
— Патрик, знаете, что самое гнусное?
— Кроме вашего сердца? — спросил я.
Она улыбнулась:
— Да. Кроме него. Самое гнусное, что вы мне в общем-то нравились. До этого ни один мужчина и никогда не отвергал моих авансов. Никогда. И то, что вы их отвергли, меня завело. Если б у нас было время, я б вас охмурила.
— А Джея вы охмурили? — спросил я.
Она потерлась щекой о мои бедра.
— Я бы считала, что да.
— Почему же вы так сглупили в аэропорту, сказав мне про «Аварийную безопасность»?
Она подняла голову с моих колен:
— Так это вам и подало знак?
— Да, в отношении вас, Дезире, меня тогда как ветром с забора сшибло.
Она прищелкнула язычком:
— Что ж, молодец Джей! Молодец! Из могилы подстроил мне ловушку, да?
— Да.
Все еще сидя на корточках, она чуть откинулась назад.
— Бросьте! Сильно же это ему помогло! Как и вам! — Она потянулась всем телом, двумя руками взъерошила волосы. — Я всегда готова к любым случайностям, Патрик. Всегда. Этому-то отец меня научил. При всей моей ненависти к мерзавцу тут надо отдать ему должное — научил. Всегда иметь запасной план. А если необходимо — два-три.
— Мой отец учил меня тому же. При всей моей ненависти к мерзавцу, в чем могу признаться и я.
Она чуть склонила голову набок:
— Правда?
— Да, Дезире. Истинная правда.
— Он что, блефует, Джулиан? — бросила она через плечо.
Бесстрастное лицо Джулиана дрогнуло.
— Он блефует, дорогая моя.
— Блефуете, — упрекнула она меня.
— Боюсь, что нет, — сказал я. — Дорогая моя. Отцовский адвокат давал вам знать о себе сегодня?
По комнате запрыгали отсветы автомобильных фар, и снаружи донесся скрип шин по гравию.
— Это, должно быть, ваш отец, — сказал Джулиан.
— Кто это должен быть, я знаю, Джулиан. — Она глядела на меня в упор, и челюстные мускулы ее едва заметно шевелились.
Я заглянул в самую глубину ее глаз, как заглянул бы в глаза любовницы.
— Убив Тревора и меня и сделав так, будто мы с ним застрелили друг друга, вы ничего не добьетесь и ничего не выгадаете, Дезире, без подделанного завещания.
Входная дверь открылась.
— Джулиан! — проревел Тревор Стоун. — Где ты?
Шины опять заскрипели по гравию, удаляясь в направлении ворот.
— Где он? — спросила Дезире.
— Кто? — поинтересовался я.
— Джулиан! — опять позвал Тревор.
Джулиан сделал шаг к двери.
— Стой! — приказала Дезире.
Джулиан застыл.
— Он за косточку служит или как? — спросил я.
— Джулиан! Господи боже! — Неверные шаги Тревора по мраморному полу вестибюля приближались.
— Где Дэнни Гриффин? — спросила Дезире.
— Не отвечает на ваши звонки, полагаю.
Она вытащила из-под кофты пистолет.
— Джулиан! Ради всего святого!
Тяжелая дверь рывком распахнулась, и перед нами предстал опирающийся на трость Тревор Стоун; он был в смокинге и белом шелковом шарфе и стоял, покачиваясь на своей трости.
Дезире наставила на него пистолет, для верности опершись рукой на пол.
— Привет, папа, — сказала она. — Давно не виделись!
40
Тревор Стоун сохранил полнейшее присутствие духа под наставленным на него дулом пистолета.
Он взглянул на дочь так, словно они расстались лишь накануне, взглянул на пистолет так, словно это был подарок, не слишком ему понравившийся, но такой, отказываться от которого он не собирался, и, войдя в кабинет, направился к своему столу.
— Здравствуй, Дезире. Тебе очень к лицу загар.
Зеленые глаза Тревора скользнули по лицу Джулиана, затем увидели меня.
