– Полиция уверена.
Мы смотрели друг на друга, и каждый из нас был занят своими мыслями. Мими, как мне думалось, боялась вовсе не того, что Йоргенсен убил Джулию Вулф, и даже не того, что его могут арестовать: она боялась, что единственная причина, по которой Йоргенсен женился на ней, заключалась в какой-то его игре против Уайнанта.
Когда я расхохотался – не потому, что сама эта мысль показалась мне забавной, а потому, что она пришла мне в голову так неожиданно, – Мими вздрогнула и неуверенно улыбнулась.
– Я не поверю, – на сей раз тихим, мягким голосом сказала она, – пока он сам мне не признается.
– А когда признается – что потом?
Она чуть повела плечами, нижняя губа ее задрожала.
– Он ведь мой муж.
Наверное, слова ее прозвучали забавно, однако меня они разозлили. Я сказал:
– Мими, это я, Ник. Ты помнишь меня – Ни-ик?
– Я знаю, ты всегда думаешь обо мне только плохое, – мрачно сказала она. – Ты полагаешь, я...
– Ну ладно, ладно. Оставим это. Давай вернемся к тем уликам против Уайнанта, которые ты нашла.
– Ах, это, – сказала она и отвернулась. Когда она вновь повернулась ко мне, губа ее опять дрожала. – Я солгала, Ник, я ничего не нашла. – Она приблизилась ко мне. – Клайд не имел права писать те письма Маколэю и Элис, пытаясь внушить всем подряд недоверие ко мне; я подумала, что он получит по заслугам, если я придумаю что-нибудь ему во вред, так как я и правда полагала... то есть, полагаю, что Джулию убил он, и только благодаря...
– И что же ты придумала?
– Я... я пока еще не придумала. Мне сначала хотелось узнать, что со мной сделают – ну, ты понимаешь, то, о чем я тебя спрашивала. Можно было бы, например, соврать, будто Джулия, когда я осталась с ней наедине, а остальные ушли звонить, на минутку пришла в себя и сказала мне, что это сделал Клайд.
– Ты не говорила, будто услышала что-то и промолчала, ты сказала, будто нашла что-то и спрятала.
– Но я действительно еще не решила, что именно я.
– Когда ты узнала о письме Уайнанта Маколэю?
– Сегодня днем, – сказала она; – сюда приезжал человек из полиции.
– Он ничего не спрашивал тебя о Розуотере?
– Он спросил, знаю ли я его и не знавала ли прежде, и я полагала, что говорю правду, когда ответила «нет».
– Может, ты так и полагала, – сказал я, – однако, я думаю, что ты впервые говорила правду, когда уверяла, будто нашла какое-то доказательство вины Уайнанта.
Мими широко раскрыла глаза.
– Я не понимаю.
– Я тоже, но все, вероятно, было так: ты, видимо, нашла что-нибудь и решила попридержать находку, возможно, с целью продать это Уайнанту; затем, когда из-за его писем люди начали смотреть на тебя с оглядкой, ты решила поставить крест на идее получить с него деньги и захотела одновременно отплатить Клайду и обезопасить себя, передав это доказательство полиции; теперь, в конце концов, когда ты узнала, что Йоргенсен является Розуотером, ты опять делаешь невинное лицо и утаиваешь доказательство, на сей раз не ради денег, а ради того, чтобы поставить Йоргенсена в самое тяжелое положение, какое только возможно в качестве наказания за то, что он женился на тебе обманным путем, затеяв игру против Уайнанта, а вовсе не по любви.
Она спокойно улыбнулась и спросила:
– Ты и правда думаешь, что я на все способна, верно?
– Это неважно, – сказал я. – Для тебя должно быть важным то, что ты, возможно, окончишь жизнь в какой-нибудь тюрьме.
Вопль, который она издала, был негромким, но ужасным, а страх, отразившийся на ее лице пару минут назад, не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, что искажал ее черты сейчас. Она схватила меня за лацканы и, прильнув к ним, залепетала:
– Не говори так, пожалуйста, не надо! Скажи, что ты так не думаешь! – Мими вся дрожала, поэтому я обнял ее, чтобы она не упала.
Мы не слышали, как подошел Гилберт, пока он не кашлянул и не спросил:
– Мама, с тобой все в порядке?
Мими медленно убрала руки с моих лацканов, отступила на шаг и сказала:
– Твоя мама – такая глупышка! – Она все еще дрожала, однако нашла в себе силы улыбнуться мне и сказать игривым голосом: – Жестокий, ты так меня напугал!
Я ответил, что сожалею об этом.
Гилберт положил пальто и шляпу на стул и с вежливым интересом смотрел то на одного из нас, то на другого. Когда стало ясно, что никто из нас не собирается ему что-либо объяснять, он опять кашлянул и сказал:
– Я страшно рад вас видеть. – Он подошел и пожал мне руку.
Я сказал, что тоже рад его видеть.
Мими произнесла:
– У тебя усталые глаза. Готова поспорить, что ты опять весь день читал без очков. – Она покачала головой и обратилась ко мне. – Он такой же неразумный, как и его отец.
– Есть какие-нибудь новости от отца? – спросил Гилберт.
– После ложной тревоги насчет его самоубийства – никаких, – сказал я. – Надо думать, ты в курсе, что это была ложная тревога.
– Да. – Он поколебался. – Мне бы хотелось поговорить с вами несколько минут, прежде чем вы уйдете.
– Конечно.
– Но ты можешь поговорить с ним сейчас, дорогой, – сказала Мими. – Разве у вас есть секреты, о которых я не должна знать? – Говорила она довольно непринужденно и уже перестала дрожать.
– Тебе это будет скучно. – Он взял шляпу и пальто, кивнул мне и вышел из комнаты.
Мими вновь покачала головой и сказала:
– Я совсем не понимаю этого ребенка. Интересно, какие выводы он сделал из нашей немой сцены. – Казалось, она была не особенно обеспокоена. Затем, уже более серьезным тоном добавила: – Почему ты сказал так, Ник?
– Насчет того, что ты окончишь жизнь в?..
– Нет, давай не будем. – Ее передернуло. – Я не хочу об этом слышать. Ты не можешь остаться на ужин? Вероятно, я буду совсем одна.
– Извини, не могу. Ну, так что там насчет улики, которую ты нашла?
– На самом деле я ничего не нашла. Это была ложь. – Стараясь меня убедить, она нахмурилась. – Не смотри на меня так. Это действительно была ложь.
– Значит, ты вызвала меня только для того, чтобы мне солгать? – спросил я. – Почему же тогда ты передумала?
Она хихикнула.
– Наверное, я и правда нравлюсь тебе, Ник, иначе бы ты не вел себя по отношению ко мне так враждебно.
Подобная логика была мне недоступна. Я сказал:
– Ну что ж, посмотрю, чего хочет Гилберт, и отправлюсь восвояси.
– Может, останешься?
– Извини, не могу, – опять сказал я. – Где мне его найти?
