– Значит, сейчас она принадлежит мисс О'Шонесси?
– Разве что как моему агенту…
Спейд произнес ироничное «О!».
Гутман, глядя задумчиво на пробку от бутылки виски, которую он держал в руках, спросил:
– Вы совершенно уверены, что птица сейчас у нее?
– Уверен.
– Где?
– Я точно не знаю.
Толстяк с громким стуком поставил бутылку на стол.
– Но вы же сказали, что знаете, – произнес он протестующе.
Спейд беззаботно махнул рукой.
– Я имел в виду, что знаю, где взять ее, когда придет время.
– И возьмете? – спроеил Гутман.
– Да.
– Где?
Спейд ухмыльнулся и сказал:
– Оставьте это мне. Это моя забота.
– Когда?
– Когда буду готов.
Толстяк сжал губы и спросил, улыбаясь, – лишь наметанный взгляд сумел бы заметить его обеспокоенность:
– Мистер Спейд, где сейчас мисс О'Шонесси?
– В моих руках, я нашел для нее очень надежное убежище.
Гутман улыбнулся одобрительно.
– Значит, все в порядке, сэр, – сказал он. – И прежде чем мы приступим к обсуждению финансовых проблем, ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос: как скоро вы сможете или, если угодно, соблаговолите получить сокола?
– Через пару дней.
Толстяк кивнул.
– Это нормально. Мы… Но я совершенно забыл о своих хозяйских обязанностях. – Он повернулся к столу, налил виски, добавил в него воду из сифона, один стакан поставил около локтя Спейда, а другой поднял. – Итак, сэр, выпьем за хорошую сделку и приличную прибыль, которой бы хватило и на вас, и на меня.
Они выпили. Толстяк сел. Спейд спросил:
– Что вы считаете хорошей сделкой?
Гутман подержал свой стакан против света, любовно его разглядывая, отпил еще один большой глоток и сказал:
– У меня есть два предложения, сэр, и оба они хороши. Выбирать вам. Или я даю вам двадцать пять тысяч долларов сразу по получении от вас сокола и еще двадцать пять тысяч, как только добираюсь до Нью-Йорка; или вы получаете от меня четверть – двадцать пять процентов – того, что я выручу за сокола. Выбирайте: пятьдесят тысяч долларов почти немедленно или же сумма гораздо больше через, скажем, пару месяцев.
Спейд выпил виски и спросил:
– Насколько больше?
– Гораздо больше, – повторил толстяк. – Кто знает насколько? Сто тысяч, четверть миллиона? Поверите ли вы, если я назову сумму, которую считаю минимальной?
– А почему бы и нет?
Толстяк облизал губы и снова перешел на мурлыкающий шепот:
– Что вы скажете, сэр, если я назову полмиллиона?
Спейд прищурился.
– Значит, вы думаете, что эта штуковина стоит два миллиона?
Гутман улыбался невозмутимо.
– Пользуясь вашими словами, а почему бы и нет?
Спейд осушил свой стакан и поставил его на стол. Взял сигару в рот, вынул, посмотрел на нее и снова сунул ее в рот. Его желто-серые глаза слегка помутнели. Он сказал:
– Это дьявольская прорва денег.
Толстяк согласился:
– Это дьявольская прорва денег. – Он наклонился вперед и похлопал Спейда по коленке. – Учтите, что я назвал абсолютный минимум, или Харилаос Константинидис – законченный идиот, каковым, смею заверить, он не был.
Спейд снова вынул сигару изо рта, посмотрел на нее с мрачным отвращением и положил в пепельницу. Закрыл еще более помутневшие глаза, с трудом открыл их снова. Сказал:
– Хорош минимум, а? А… а максимум?
– Максимум? – Гутман повернул свою руку ладонью вверх. – Я отказываюсь строить догадки. Рискую прослыть сумасшедшим. Не знаю. Невозможно даже представить, насколько высоко может подняться цена этой птицы, – это, пожалуй, единственное, что можно утверждать наверняка.
Спейд с трудом закрыл рот, едва справившись с безвольно отвисшей нижней губой. Недоуменно потряс головой. В его глазах на миг появилось выражение страха, но его тут же смыло густеющей мутью, застилавшей взор. Опираясь на ручки кресла, он поднялся на ноги. Снова потряс головой и сделал неуверенный шаг вперед. Хрипло засмеялся и пробормотал:
– Будь ты проклят.
Гутман вскочил, отбросив кресло в сторону. Его округлости подрагивали. На маслянистом розовом лице маленькими дырочками темнели глаза.
Спейд мотал головой из стороны в сторону, пока его безжизненные глаза не остановились на двери. Он сделал еще один неуверенный шаг.
Толстяк резко выкрикнул: «Уилмер!»
Дверь открылась, и появился мальчишка.
Спейд сделал третий шаг. Лицо его посерело. Четвертый шаг он делал уже на согнутых ногах, мутные глаза его почти закрылись. Он шагнул в пятый раз.
Мальчишка подошел к Спейду и остановился чуть сбоку. Правую руку он держал за пазухой. Уголки губ подергивались.
Спейд сумел сделать шестой шаг.
Мальчишка выставил свою ногу на пути Спейда. Спейд споткнулся и грохнулся навзничь. Мальчишка, не вынимая правой руки из-за пазухи, бросил взгляд на Спейда. Спейд силился встать. Мальчишка отвел правую ногу далеко назад и со всей силы ударил Спейда в висок. Удар перевернул Спейда на бок. Он еще раз попытался встать, не смог и провалился в сон.
Глава 14. «Ла Палома»
Выйдя из лифта и свернув в коридор, Спейд увидел, что сквозь матовое стекло двери, ведущей в его контору, пробивается желтый свет. Было начало седьмого утра. Он резко остановился, сжал губы и, оглядевшись, бесшумно приблизился к двери широкими шагами.
Положив руку на набалдашник дверной ручки, он осторожно повернул ее до упора: дверь была заперта. Не отпуская ручки, он сменил руку. Правой рукой он аккуратно и беззвучно вынул связку ключей из кармана. Отделив нужный ключ, он вставил его в замок. Бесшумно. Глубоко вздохнул, раскрыл дверь и вошел.
Эффи Перин спала за своим столом, положив голову на руки. На ней было пальто, а сверху она набросила на себя еще и плащ Спейда.
Спейд, ухмыльнувшись, выдохнул, закрыл дверь и направился к своему кабинету. Кабинет был пуст. Он подошел к девушке и положил руку на ее плечо.
Она пошевелилась, с трудом подняла голову, веки ее дрогнули. Вдруг она села прямо и широко открыла глаза. Увидела Спейда, улыбнулась, протерла глаза:
– Ты все-таки вернулся? Который час?
– Шесть утра. Что ты здесь делаешь?
Она поежилась, натянула поплотнее плащ и зевнула.
–Ты сам сказал, чтобы я не уходила до твоего возвращения или телефонного звонка.
