Тиа размышляла о тайнах, о своих скрытых страхах, о том, как найти сына. Возможно, время все расставит по своим местам, и будет ясно: имела она право следить за Адамом или заблуждалась.
У каждого свои проблемы, это известно. Тиа была помешана на безопасности. С почти религиозным рвением следила за тем, чтобы дети надевали шлемы, занимаясь любыми видами спорта, а также, в случае необходимости, и защитные очки. Провожая в школу, стояла у автобуса до тех пор, пока не убеждалась, что дети благополучно вошли и сели. Даже теперь, когда Адам явно перерос такую заботу. Она просто пряталась и наблюдала исподтишка. Тревожилась, когда им предстояло пересечь улицу с оживленным движением, если они ехали в центр города на велосипедах. С особым, даже болезненным вниманием прислушивалась к рассказам о трагических происшествиях с детьми — о каждой автомобильной аварии, случае утопления, катастрофе самолета, изнасиловании и прочее. Слушала, потом приходила домой, просматривала все эти новости онлайн, читала каждую газетную статью о том или ином происшествии.
Майк, видя это, вздыхал, старался успокоить, приводил утешительную статистику, рассказывал о чудесных случаях спасения, но все бесполезно. Статистика статистикой, а несчастные случаи все же происходят.
И вот теперь беда пришла к ним в дом. Может, она сама навлекла ее? Или же была права во всех своих опасениях?
Снова завибрировал телефон, и Тиа торопливо ответила, в надежде, что это наконец Адам. Но нет. Номер не определился.
— Алло?
— Миссис Бай? Это детектив Шлиц.
Та высокая женщина-коп из больницы. Тиа снова обуял ужас. Уже, кажется, ты не можешь испытывать боли, и тут настигает новая волна, и ты холодеешь от страха.
— Да?
— Нашли мобильный телефон вашего сына. В мусорном контейнере, неподалеку от того места, где напали на вашего мужа.
— Значит, он все-таки был там?
— Да, по всей очевидности.
— Но ведь кто-то мог украсть у него телефон.
— Это другой вопрос. Мы считаем самой правдоподобной такую версию. Телефон выбросили — ваш сын или кто-то другой — по той причине, что заметили вашего мужа, поняли, как он его выследил.
— Но ведь точно вы этого не знаете.
— Нет, миссис Бай, не знаю.
— Стало быть, находка заставляет вас отнестись к делу более серьезно?
— Мы к каждому делу относимся со всей серьезностью, — ответила Шлиц.
— Вы понимаете, что я имею в виду.
— Понимаю. Послушайте, мы называем эту улицу переулком Вампиров, потому что днем туда никто не заходит. Ни единая живая душа. Так что сегодня же вечером, когда откроются бары и клубы, мы снова пойдем туда, будем всех опрашивать.
До наступления темноты еще несколько часов.
— Если что-то всплывет, тут же дам вам знать.
— Спасибо.
Тиа отложила телефон и увидела, что во двор к ним въезжает машина. Она бросилась к окну. Из машины вышла Бетси Хилл, мать Спенсера. Вышла и направилась к двери.
Айлин Гольдфарб проснулась рано утром, прошла на кухню, включила кофеварку. Потом надела халат и тапочки и зашлепала на улицу достать из почтового ящика газету. Ее муж, Гершель, еще не встал. Сын Хэл заявился вчера поздно ночью, как и положено тинейджеру, ученику выпускного класса. Хэла уже приняли в Принстон, ее альма-матер. Он усердно и много трудился, чтобы попасть туда. И вот теперь расслабляется, и она считала это нормальным.
Утреннее солнце светило в окно, на кухне было тепло и уютно. Айлин уселась в любимое свое кресло, подобрала ноги. Медицинские журналы смотреть не стала, сразу отодвинула в сторону. Их было много. Причем не только по трансплантологии, ее муж считался ведущим кардиологом в Нью-Джерси и практиковал в больнице «Вэлли» в Риджвуде.
Айлин потягивала кофе и читала газету. Размышляла о простых радостях жизни и о том, как редко позволяет их себе. Думала о Гершеле, который спал наверху.
«Как он был хорош собой, когда мы познакомились в медицинском колледже!»
Она вспоминала, как вместе преодолевали трудности и невзгоды, житейские и профессиональные — сначала в колледже, затем уже интернами, как обзаводились собственным домом и единомышленниками. Она размышляла о своих чувствах к мужу, о том, как с годами они потеряли остроту, превратились во что-то привычное и комфортное, о том, как недавно Гершель усадил ее в кресло и предложил разъехаться, теперь, когда Хэл был готов вылететь из гнезда.
— Что у нас осталось? — Он развел руками. — Если думать о нас, как о паре, что у нас осталось, Айлин?
И вот теперь, сидя в кухне, она будто слышала эхо его слов.
Вместе прожито двадцать четыре года. Айлин трудилась не покладая рук, целиком отдавала себя работе. И добилась своего — сделала невероятную карьеру. У нее была интересная работа, прекрасная семья, большой красивый дом. Ее уважали друзья, коллеги и пациенты. И вот теперь вдруг муж спрашивает: что у них осталось. Действительно, что? Их личные отношения скатывались вниз по наклонной плоскости так медленно, что она этого просто не замечала. Или не хотела замечать. Или же хотела чего-то большего. Как знать?
Она взглянула на лестницу. Что, если подняться наверх, заползти в постель к Гершелю и заниматься с ним любовью долго, несколько часов, как бывало прежде, много лет тому назад? Тогда бы все его сомнения на тему «что осталось» тут же вылетели бы из головы. Но она почему-то не могла заставить себя подняться и сделать это. Просто не могла и все. Вытерла глаза, вновь принялась за кофе и газету.
— Привет, мам.
Хэл открыл холодильник, достал апельсиновый сок и начал пить прямо из картонной упаковки. Было время, когда она непременно сделала бы ему замечание — долго пыталась отучить, — но Хэл единственный человек в доме, кто пьет апельсиновый сок из пакета, и тратить время и нервы на подобную ерунду не имело смысла. Скоро он уедет учиться в колледж. Быть вместе осталось недолго.
— Привет, милый. Поздно пришел?
Он отпил еще несколько глотков, пожал плечами. На нем были шорты и серая майка. Под мышкой зажат баскетбольный мяч.
— Собрался в школьный спортзал? — спросила она.
— Нет, в «Харитейдж». — Он отпил еще глоток. — Ты в порядке?
— Я? Да, конечно. Почему нет?
— Что-то глаза у тебя красные.
— Все хорошо.
— А я видел, как приходили эти типы.
Под типами подразумевались агенты ФБР. Они приходили и задавали вопросы о ее работе, о Майке, о всякой ерунде, которая, на ее взгляд, просто не имела смысла. При других обстоятельствах она непременно рассказала бы об этом визите Гершелю, но не стала, поскольку тот, видимо, твердо вознамерился прожить остаток жизни без нее.
— Я думала, ты уехал.
