Тогда Сьюзен разжала пальцы, скатилась с кровати и нашла нож.
Насильник катался по полу. Он совсем изнемог. Она могла бы открыть дверь, выбежать из комнаты и позвать на помощь. Но не стала. Вместо этого глубоко вонзила нож ему в грудь.
Он изогнулся и точно окаменел. Лишь рукоятка ножа слегка подрагивала, в такт пульсированию сердца. А потом замерла.
Ее мучитель был мертв.
— Ты какая-то напряженная, милая. — Данте начал массировать ей плечи.
Она позволила, хотя облегчения это не приносило.
Оставив нож в груди насильника, Сьюзен выбежала из мотеля.
Бежала очень долго. В голове начало проясняться. Нашла телефон-автомат и позвонила родителям. Отец приехал за ней. Они говорили. Отец проехал мимо мотеля. Кругом мигали красные огоньки, стояли полицейские машины и «скорая». Отец отвез ее в родительский дом.
— Кто тебе теперь поверит? — вздохнула тогда мать.
Сьюзен не знала.
— Что подумает Данте?
Еще один вопрос без ответа.
— Мать должна защищать свою семью. Это обязанность женщины. В этом смысле мы сильнее мужчин. Можем принять на себя даже такой удар и продолжать жить дальше. Если расскажешь мужу, он никогда уже не взглянет на тебя, как прежде. Ни один мужчина не взглянет. Тебе ведь нравится, как он на тебя смотрит? Он всегда будет думать: зачем и куда ты пошла. И всегда будет уверен, что ты окажешься в постели с другим. Сделает вид, что верит тебе, но на самом деле… Понимаешь?
Сьюзен с замиранием сердца ждала, что вскоре за ней явится полиция. Но стражи порядка так и не пришли. Она читала об убитом в газетах — даже узнала его имя, — но писали о происшествии день или два, не больше. Полиция считала, что ее насильник хотел кого-то ограбить и получил отпор. Или произошла разборка из-за наркотиков. У него была судимость.
И Сьюзен продолжала жить, как советовала мать. Вернулся Данте. Они занимались любовью. Теперь ей это занятие совсем не нравилось. Но она любила Данте, желала ему счастья. Данте удивлялся, почему его красавица-невеста ходит такая мрачная, но из осторожности решил не спрашивать.
Сьюзен снова начала ходить в церковь.
«Мать права. Правда разрушила бы нашу семью».
Вот она и хранила тайну, защищала Данте и детей. Время действительно лечит, это неоспоримо. Бывали дни, когда она ни разу не вспоминала о той страшной ночи. А если Данте и понял, что жене больше не нравится заниматься сексом, он этого не показывал. Прежде Сьюзен обожала восхищенные взгляды мужчин, теперь же от них желудок выворачивало наизнанку.
Вот о чем она не могла рассказать Айлин Гольдфарб. О том, что просить помощи не у кого.
Отец ребенка мертв.
— Что-то кожа у тебя жутко холодная, — заметил Данте.
— Ничего, я в порядке.
Он видел: ей хочется побыть одной. До той ночи такого не наблюдалось. Зато теперь — то и дело. Он никогда не спрашивал почему, никогда не возмущался, старался уважать ее желания и чувства.
— Мы его спасем, — пробормотал Данте. И вернулся в дом.
Она осталась в саду. Сидела, потягивала напиток из бокала. Пальцы теребили золотой крестик. Прежде он принадлежал матери. На смертном ложе она отдала этот крестик единственному своему ребенку, ей.
— Ты за свои грехи заплатишь, — сказала тогда мать.
Сьюзен понимала это. Была рада заплатить за свои грехи. И просила Бога лишь об одном — чтобы он не наказывал ее сына.
Глава 37
Пьетра слышала, как подъехали машины. Посмотрела в окно, увидела маленькую женщину. Решительной походкой она направлялась к двери. Потом посмотрела вправо, увидела четыре полицейских автомобиля. И все поняла.
Она ни секунды не колебалась. Взяла мобильник, в память которого был вбит один-единственный номер, надавила на кнопку. Ответили после второго гудка.
— Что случилось? — спросил Нэш.
— Здесь полиция.
Джо Льюистон спустился по лестнице. Долли бросила на него всего один взгляд и забеспокоилась:
— Что случилось?
— Ничего. — Он едва шевелил немеющими губами.
— Ты чего такой красный?
— Я в порядке.
Но Долли хорошо знала своего мужа. И обмануть ее было невозможно. Она встала, подошла к нему. Он резко отпрянул, потом развернулся и хотел уйти.
— В чем дело?
— Ни в чем. Клянусь.
Она успела преградить ему путь.
— Опять Гай Новак? — спросила она. — Что на этот раз? Если он только по…
Джо положил жене руки на плечи. Долли заглянула ему в глаза. Она давно научилась читать по его глазам и лицу. В том-то и проблема. Уж слишком хорошо она его знала. И секретов друг от друга у них почти не было. Потом появился — один. Марианна Гиллеспи.
Она зашла в школу, где проходило родительское собрание, играя роль озабоченной, даже встревоженной мамаши. Марианна узнала, что Джо сказал ее дочери Ясмин какие-то ужасные слова, но проявила понимание. «Да, порой люди говорят самые чудовищные вещи, — сказала она ему. — Люди ошибаются. Мой бывший муж с ума сходит от гнева и злости, это правда, но я смотрю на ситуацию иначе. Хочется разобраться, сесть и поговорить с тобой, выслушать твою версию».
Джо испытал тогда огромное облегчение.
Они посидели, поговорили. Марианна явно ему симпатизировала. Даже трогала за руку. Ей нравился его философский подход к обучению. Она смотрела на него так участливо… На ней был облегающий наряд с глубоким вырезом.
Собрание закончилось, и они даже обнялись. Длилось это объятие на несколько секунд дольше, чем позволяли приличия. Губы ее касались его шеи. Он чувствовал ее жаркое учащенное дыхание. И заволновался.
Как только мог он совершить такую глупость?
— Джо? — Долли отступила на шаг. — В чем дело?
Марианна спланировала месть-соблазнение с самого начала. Как он не заметил? Марианна добилась своего, и через несколько часов после того, как она вышла из гостиницы, начались эти звонки: «Я все сняла и записала, понял, ублюдок?..»
Марианна спрятала видеокамеру в гостиничном номере и угрожала отослать эту пленку сначала Долли, затем — в попечительский совет школы, потом — на каждый электронный адрес, который ей удастся выудить из школьного справочника. Угрозы продолжались дня три. Джо перестал спать и есть. Страшно исхудал. Умолял ее не делать этого. В какой-то момент Марианна ослабила напор, почти потеряла интерес к этому своему занятию, точно процедура отмщения вдруг утомила ее. Она позвонила ему и сказала, что еще не решила, будет посылать пленку или нет.
Она хотела, чтобы он страдал. И он страдал. Возможно, она решила удовлетвориться этим.
