— Может, позже? Я хочу поесть.
— Это вам.
Он положил на стол сложенный листок и исчез. Я развернул листок.
Пожалуйста, составьте мне компанию в крайней кабинке справа от вас.
Э-Джей Дженретт.
Отец Эдуарда. Я взглянул на мой столь желанный бургер. Терпеть не могу есть что-то холодное. Или разогретое. Вот я его и съел. Потому что умирал от голода. Старался не заглатывать большими кусками. И с удовольствием выпил пиво.
Потом поднялся и направился к крайней справа кабинке. Там и нашел Э-Джей Дженретта. Перед ним стоял стаканчик виски. Старший Дженретт держал его обеими руками, словно старался уберечь от потенциального вора, и пристально смотрел на янтарную жидкость.
Дженретт не поднял глаз, когда я сел напротив. Если моя бесцеремонность и вызвала у него неудовольствие, он ничем его не выдал.
— Вы хотели поговорить со мной?
Э-Джей кивнул. Крупный мужчина, бывший спортсмен, на шее которого едва сходился воротник дорогой рубашки. Я ждал.
— У вас есть ребенок.
Я промолчал.
— Что бы вы сделали, чтобы защитить его?
— Во-первых, никогда бы не отпустил на вечеринку в студенческое общежитие, где проживал ваш сын.
Он посмотрел на меня:
— Не смешно.
— Мы закончили?
Он глотнул виски.
— Я дам девушке сто тысяч долларов. И пожертвую в благотворительный фонд вашей жены еще столько же.
— Отлично. Хотите прямо сейчас выписать чеки?
— Вы снимете обвинения?
— Нет.
Он встретился со мной взглядом.
— Эдуард — мой сын. Вы действительно хотите, чтобы следующие десять лет он провел в тюрьме?
— Да. Но решение примет судья.
— Он всего лишь ребенок. Просто потерял контроль над собой.
— У вас есть дочь, не так ли, мистер Дженретт?
Э-Джей уставился в стакан. Я продолжил:
— Если бы парочка черных парней из Ирвингтона схватили ее, затащили в комнату и проделали все то, что проделали ваш сын и его дружок с Шамик, вы хотели бы спустить все на тормозах?
— Моя дочь не стриптизерша.
— Да, сэр, она не стриптизерша. У нее есть все, что только можно иметь. Перед ней открыты все двери. С чего ей идти в стриптизерши?
— Сделайте мне одолжение. Давайте обойдемся без этой мути. Вы говорите, что Шамик так обездолена, что у нее не было иного выбора, кроме как идти в шлюхи? Ладно. Но этим вы оскорбляете всех тех обездоленных, кто благодаря трудолюбию и упорству выбрался из гетто.
Я приподнял брови:
— Из гетто?
Он промолчал.
— Вы живете в Шот-Хиллсе, не так ли, мистер Дженретт? — задал я вопрос.
— И что?
— Скажите мне, многие ли ваши соседи пошли в стриптизерши или проститутки?
— Мне это неизвестно.
— Чем бы ни занималась Шамик Джонсон, это не имеет никакого отношения к ее изнасилованию. Вашему сыну не дано право решать, кого можно насиловать, а кого — нет. Да, Шамик Джонсон показывала стриптиз, потому что возможностей выжить у нее не так уж много. Вашей дочери этим заниматься не нужно. — Я покачал головой. — Вы действительно не понимаете.
— Не понимаю чего?
— Тот факт, что ей приходится показывать стриптиз и торговать своим телом, не уменьшает вину Эдуарда. Если на то пошло, даже усугубляет ее.
— Мой сын ее не насиловал.
— Вот почему у нас есть суды. Мы закончили?
Он наконец-то поднял голову:
— Я могу усложнить вам жизнь.
— Похоже, вы этим уже занимаетесь.
— Вы об отказе от пожертвований? — Он пожал плечами. — Это ерунда. Разминка. — Он встретился со мной взглядом и не отводил глаз.
Мне наша беседа уже порядком надоела.
— До свидания, мистер Дженретт.
Он протянул руку, сжал мою повыше запястья.
— Они выскользнут.
— Посмотрим.
— Сегодня вы набрали очки, но этой шлюхе еще предстоит перекрестный допрос. Вы не можете объяснить тот факт, что она называет их чужими именами. С этого начнется ваше падение. Вы это знаете. Так что послушайте, что я предлагаю.
Я ждал.
— Мой сын и молодой Маранц признают себя виновными во всем, что не тянет на тюремный срок. Пусть это будут общественные работы. Сколь угодно большой условный срок. Это справедливо. Но в дополнение я дам денег женщине, которая заварила всю эту кашу, и прослежу, чтобы у фонда «Под опекой Джейн» не возникало проблем с финансированием. Для вас в этом одни только плюсы.
— Нет.
— Вы действительно думаете, что эти парни могут вновь совершить что-то подобное?
— Скорее всего нет.
— Я думал, вы хотите посадить их в тюрьму для перевоспитания.
— Перевоспитание — не по моей части. Я занимаюсь установлением справедливости.
— Вы считаете, отправить моего сына в тюрьму — это справедливо?
— Да, — кивнул я. — Но опять же для этого у нас есть присяжные и судьи.
— Вы когда-нибудь совершали ошибки, мистер Коупленд?
Я промолчал.
— Видите ли, я собираюсь порыться в вашем прошлом. И буду рыться, пока не раскопаю каждую вашу ошибку. А потом я этим воспользуюсь. У всех есть скелеты в шкафу, мистер Коупленд. Мы оба это знаем. Если вы продолжите эту охоту на ведьм, я собираюсь вытащить их и показать всему миру. — Уверенности в его голосе прибавлялось, и мне это совершенно не нравилось. — Возможно, мой сын совершил серьезный промах. Мы пытаемся найти способ компенсировать причиненный им ущерб, не поставив крест на его жизни. Можете вы это понять?
— Мне больше нечего вам сказать.
Он не отпускал мою руку.
— Последнее предупреждение, мистер Коупленд. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить моего ребенка.
Я посмотрел на Э-Джей Дженретта, а потом удивил его. Улыбнулся:
— Это хорошо.
— Что хорошо?
— Что вокруг так много людей, которые готовы бороться за вашего сына. В том числе и в зале суда. За Эдуарда переживает целая толпа.
— Его любят.
— Это хорошо, — повторил я и отнял руку, которую он сжимал. — Но когда я смотрю на людей, которые сидят за спиной вашего сына, знаете, чего я не могу не заметить?
— Чего?
— Это сразу бросается в глаза. За Шамик Джонсон нет никого.
