А потом Майрон услышал, как мужчина, которого он придавил к земле — да нет, не мужчина, еще подросток, — выдавил всего одно слово:
— Дедушка?
И голос был молодой, никакого рыка.
— Микки? — Отец сел на земле.
Майрон посмотрел на племянника; тот, в свою очередь, повернулся к нему. Взгляды их встретились, глаза точно такого же цвета, что и у него, и потом Майрон будет клясться, что испытал в ту минуту настоящее потрясение. Микки Болитар, племянник Майрона, сбросил с головы его руку и с трудом повернулся на бок.
— А ну-ка отпусти меня.
Отец все никак не мог перевести дыхание.
Майрон и Микки вышли из ступора и помогли ему подняться на ноги. Лицо его раскраснелось.
— Все нормально, — сказал отец, морщась. — Пустите меня.
Микки повернулся к Майрону. В Майроне было шесть футов четыре дюйма роста, и, судя по всему, Микки от него не отстанет. Малый был широкоплеч и плотно сложен — в наши времена все подростки поднимают тяжести, — и все-таки это был еще ребенок. Он ткнул Майрона пальцем в грудь.
— Держись подальше от моей семьи.
— Где твой отец, Микки?
— Я сказал…
— Что ты сказал, я слышал. Где твой отец? — повторил Майрон.
Микки отступил на шаг назад и посмотрел на Эла Болитара.
— Извини, дедушка, — произнес он, и голос его прозвучал совершенно по-детски.
Отец стоял согнувшись, упершись руками в колени. Майрон подошел поддержать его, но тот лишь отмахнулся. Выпрямился сам, и на его лице появилось выражение, похожее на гордость.
— Ладно, Микки, все понятно.
— То есть что это значит — понятно? — вскинулся Майрон. — Мне вот, например, совершенно ничего не понятно.
— Говорю, отваливай, оставь нас в покое.
Увидеть своего племянника впервые в такой ситуации — было в этом нечто ирреальное и захватывающее.
— Слушай, а почему бы нам не войти в дом и не поговорить обо всем спокойно?
— А почему бы тебе не отправиться куда подальше?
Микки бросил на деда еще один тревожный взгляд. Эл Болитар кивнул, как бы говоря: ничего, все в порядке, — после чего Микки просверлил Майрона тяжелым взглядом и скрылся в темноте. Майрон бросился было за ним, но отец остановил его.
— Пусть идет. — Лицо у Эла Болитара пылало, дышал он тяжело, но все же усмехался.
— С тобой все нормально, Майрон?
Майрон прикоснулся ко рту. Из губы сочилась кровь.
— Жить буду. Что это ты улыбаешься?
Отец посмотрел на дорогу, туда, где в темноте исчез Микки.
— У малого гормоны взбунтовались.
— Издеваешься?
— Да брось ты, — отмахнулся отец. — Ладно, пошли в дом, поговорим.
Они направились в гостиную на первом этаже. Сколько Майрон себя помнил, у отца всегда был «Баркалаунджер» — кресло-динозавр, ручки которого пришлось в конце концов склеивать скотчем. Теперь его сменил «Мультплекс-2», целое сооружение со встроенными рычагами для откидывания спинки и баром. Майрон купил его в магазине «Мебель со скидками от Боба», хотя поначалу колебался, стоит ли это делать, — уж больно раздражала радиореклама этого заведения.
— Честное слово, мне ужасно жаль, что все так вышло со Сьюзи.
— Спасибо.
— Ты хоть знаешь, что там стряслось?
— Пока толком не знаю. Пытаюсь докопаться. — Лицо отца все еще было красным от напряжения. — Тебе точно ничего нужно?
— Да нет, все в порядке.
— Где мама?
— Пошла куда-то с тетей Кэрол и Сади.
— Я бы выпил стакан воды, — сказал Майрон.
— Приложи к губе лед, а то распухнет.
Майрон поднялся на три ступени по лесенке, ведущей на кухню, прихватил два стакана, налил в них воды из роскошного графина. В морозильнике обнаружилось несколько упаковок со льдом. Майрон взял одну и вернулся в гостиную. Он протянул отцу стакан с водой и сел справа от него.
— Просто в голове не укладывается, — сказал Майрон. — Первый раз в жизни вижу собственного племянника, и он нападает на меня.
— И ты винишь его в этом? — спросил отец.
— А не следует? — Майрон выпрямился в кресле.
— Мне звонила Китти, — пояснил отец, — и рассказала, как ты подстерег ее в торговом центре.
— Ах вот как? — Впрочем, можно бы и догадаться.
— Да.
— И поэтому Микки налетел на меня?
— Разве ты не обвинил его мать в чем-то… — Отец запнулся в поисках подходящего слова и, так и не найдя, сказал просто: — Неподобающем.
— А она и вела себя неподобающим образом.
— Да? А что, если бы в том же обвинили твою мать? Как бы ты поступил?
Отец снова заулыбался. Он был явно в приподнятом настроении — то ли от адреналина, бросившегося в кровь после стычки, то ли от гордости за внука. Эл Болитар родился в бедной семье и вырос в кварталах Ньюарка, пользовавшихся дурной репутацией. В одиннадцатилетнем возрасте он начал работать у мясника на Малберри-стрит, а большую часть жизни был владельцем фабрики по производству нижнего белья в промышленном районе Ньюарка, рядом с Пассаик-Ривер. Кабинет его находился прямо над конвейерной линией, и через стекло он видел все, что происходит в цеху, а рабочие видели его. В ходе волнений 1967 года он пытался спасти фабрику от разграбления, но мародеры сожгли ее, и хотя впоследствии Эл Болитар отстроил предприятие заново, смотреть на своих служащих, да и на весь город, как прежде, он не мог.
— Так что подумай об этом, — продолжал отец. — Подумай о том, что сказал Китти. И представь себе, что то же самое кто-то сказал твоей матери.
— Моя мать — это тебе не Китти.
— И ты думаешь, это имеет для Микки хоть какое-то значение?
— Какого черта Китти передала ему мои слова? — покачал головой Майрон.
— По-твоему, мать должна лгать сыну?
Когда Майрону было восемь лет, он затеял потасовку с Кевином Уорнером прямо у начальной школы, где они оба учились. Родителям пришлось выслушать суровое внушение директора школы, мистера Селебра, разглагольствовавшего о том, что драться дурно. Вернувшись домой, мать, не говоря ни слова, поднялась наверх. А отец усадил Майрона на стул в той самой комнате, где они находились сейчас. Майрон думал, что его примерно накажут, но на самом деле отец просто наклонился к нему и сурово сдвинул брови.
— За драку тебе от меня никогда ничего не будет, — сказал он. — Если попадешь в положение, когда нужно отойти вдвоем в сторону и решить дело между собой, я и слова не скажу. Если считаешь, что нужно драться, — дерись. Никогда не пытайся уйти в тень. Никогда не отступай.
