— Итак, вы со Сьюзи встретились?
— Да.
— И о чем же шла речь?
— Я уже говорила тебе, это наши с ней дела.
Майрон наклонился к Китти. Пытаясь сделать вид, что ему не противна каждая клеточка этого тела, он мягко погладил ее по плечу и заглянул прямо в глаза.
— Выслушай меня, пожалуйста.
У Китти заблестели глаза.
— Вчера у тебя была Сьюзи. — Майрон говорил с Китти как с отстающей воспитанницей детского сада. — После этого она поехала в Касселтон, где встретилась с Карлом Сноу. Знаешь, кто это?
Китти прикрыла глаза и кивнула.
— Потом она поехала домой и приняла такую дозу, которая убила ее.
— Этого не может быть, — вскинулась Китти. — Ребенок же вот-вот должен был родиться. Я знаю Сьюзи. Нет, ее убили. Они убили ее.
— Кто «они»?
Китти снова отрицательно покачала головой, отказываясь отвечать.
— Китти, ты должна помочь мне разобраться в том, что случилось. О чем вы говорили?
— Мы дали друг другу слово молчать.
— Сьюзи больше нет, и любые твои обещания потеряли силу. Ты больше не обманываешь ничье доверие. Что она тебе сказала?
Китти потянулась к сумочке, вытащила пачку сигарет и какое-то время просто смотрела на нее.
— Она догадалась, что это я написала «ЧУЖОЙ».
— И что, была в ярости?
— Как раз наоборот. Она приехала попросить у меня прощения.
Майрон задумался.
— За те слухи, что она распускала, когда ты была беременна?
— Сначала я так и подумала. Что она хочет извиниться за то, что говорила всем, будто я сплю с каждым встречным-поперечным и ребенок у меня не от Брэда. — Китти пристально посмотрела на Майрона. — Она ведь и тебя в этом уверяла?
— Да.
— И поэтому ты решил, что я просто шлюха? И сказал Брэду, что ребенок, наверное, не от него.
— Не только.
— Но и потому тоже?
— Слушай, — Майрон изо всех сил старался сохранять спокойствие, — ты же не будешь уверять меня, что Брэд был тогда твоим единственным мужчиной?
Ошибка. Майрон сразу понял это.
— Да какое имеет значение, в чем я буду уверять тебя, в чем не буду, ты же все равно готов поверить в худшее. И так было всегда.
— Мне просто хотелось, чтобы Брэд все взвесил, ничего больше. Я его старший брат. И должен о нем заботиться.
— Как благородно с твоей стороны. — В голосе Китти прозвучала невыразимая горечь.
Она снова удаляется от него. Он опять сбивается с пути.
— Стало быть, Сьюзи приехала, чтобы извиниться за то, что распускала слухи?
— Нет.
— Но ведь ты сама только что…
— Я сказала, что подумала так. Сначала. И она действительно извинилась. Сказала, что не совладала со своей спортивной природой. А я ответила: «Спортивная природа здесь ни при чем. Все дело в твоей сучке-матери. Либо первая, либо никакая. Пленных не берем». Это была чокнутая. Помнишь ее?
— Да.
— Только я не сразу поняла, насколько чокнутая. Помнишь, в девяностом году была симпатичная олимпийская чемпионка по конькам, как, бишь, ее звали, ну, та, на кого напал бывший муж ее соперницы?
— Нэнси Керриган.
— Вот-вот. Я так и вижу, как мамочка Сьюзи делает то же самое: нанимает кого-нибудь, кто перешибает мне ногу железякой или чем там еще. Но Сьюзи сказала, что мамочка здесь ни при чем. Может, она и давила на нее и она уступила, но в любом случае виновата она, а не мать.
— Да в чем виновата-то?
Китти прищурилась и скосила глаза направо. Губы ее искривились в легкой усмешке.
— Хочешь услышать одну забавную историю, Майрон?
Он выжидательно промолчал.
— Я любила теннис. Теннис как игру. — В глазах Китти появилось мечтательное выражение, и Майрон вспомнил, какова она была в те годы, — пантера, царившая на корте. — Я была не такая азартная, как другие девчонки. Конечно, хотелось победить. Но, честно, с детских лет мне просто нравилось играть. Я так и не научилась понимать людей, которым больше всего хочется выиграть. Они мне часто казались, особенно в теннисе, какими-то чудовищными. И знаешь почему?
Майрон покачал головой.
— В теннис играют двое. Один в конце концов выигрывает, другой проигрывает. И по мне, удовольствие приходит не от выигрыша. Удовольствие приходит от сознания того, что ты кого-то побил. — Она сморщилась, как не понимающий чего-то ребенок. — Почему так получается? Мы называем победителей победителями, но если вдуматься, главное — что они заставили кого-то сдаться. Почему же именно этим мы так восхищаемся?
— Хороший вопрос.
— Мне хотелось стать профессиональной теннисисткой, потому что, как бы тебе объяснить, ну, словом, разве можно представить себе нечто лучшее, чем зарабатывать на жизнь игрой, которую любишь?
Майрон услышал голос Сьюзи: «Китти была великим игроком, правда?»
— Наверное, нет.
— Но если ты действительно хорош в своем деле, действительно талантлив, все вокруг стараются заставить тебя забыть, что это игра, это развлечение. Отчего?
— Не знаю.
— Почему, стоит тебе продемонстрировать какие-то способности, тебя посылают в эти дурацкие спортивные школы? Настраивают против друзей? Мало того что от тебя требуют добиться успеха, надо еще, чтобы твои друзья проиграли. Сьюзи объясняла мне все это, словно я сама не знаю. Мне, чья карьера так и не состоялась. А ведь она лучше других знала, что такое для меня теннис.
Майрон боялся пошевелиться, чтобы не разрушить возникшее чувство близости. Он ждал продолжения, но Китти молчала.
— Итак, Сьюзи приехала извиниться? — рискнул наконец он.
— Да.
— За что?
— За то, что испортила мою карьеру. Это ее слова. — Китти посмотрела куда-то в сторону.
Майрон пытался сохранить бесстрастное выражение лица.
— Каким образом?
— Тогда ты мне не верил, Майрон.
Он промолчал.
— Ты решил, что я специально забеременела, чтобы заарканить твоего брата. — В ее улыбке появилось нечто жутковатое. — А ведь если остановиться да подумать, то было бы глупо так поступать, да и зачем?.. Мне было тогда семнадцать лет. И хотела я стать не матерью, а профессиональной теннисисткой. Ну кстати ли оказалась, скажи на милость, мне эта беременность?
Не приходило ли недавно нечто подобное в голову и самому Майрону?
— Я должен перед тобой извиниться, — произнес он. — Верно, не подумал. Таблетки ведь не дают стопроцентной гарантии. Нас этому еще в седьмом классе учили, помнишь?
