Это была Китти. Мальчик повернулся к ней, и внезапно роли переменились, приняв должный порядок: Китти снова стала матерью, а Микки ее ребенком.
— Все будет хорошо, — сказала она, придав своему голосу твердость, на какую только была сейчас способна. — Поезжай к дедушке с бабушкой, поживи у них. А потом, как только будет можно, вернешься ко мне.
— Но…
Китти снова обхватила ладонями его лицо.
— Все будет хорошо. Обещаю. Скоро ты меня навестишь.
Микки зарылся лицом в ее плечо. Какое-то время Китти не отпускала сына, глядя поверх его головы на Майрона. Майрон кивнул, давая понять, что о мальчике волноваться не надо. Китти это не утешило. В конце концов она отстранилась от сына и, не говоря больше ни слова, направилась к двери. Сестра нажала на кнопку, раздалось жужжание, дверь открылась, и Китти переступила порог.
— У нее все будет хорошо, — сказала, обращаясь к Микки, Кристин Шиппи, и в голосе ее послышалось наконец нечто похожее на нежность.
Микки круто повернулся и направился к выходу. Майрон последовал за ним. Он нажал на кнопку дистанционного управления, щелкнул замок. Микки потянулся к ручке задней двери. Майрон снова нажал на кнопку, и дверь автоматически заперлась.
— Какого черта?..
— Садись вперед, — скомандовал Майрон. — Я тебе не шофер.
Микки плюхнулся на переднее сиденье. Майрон тронул машину с места и повернулся к мальчику, но тот уже заткнул уши наушниками. Майрон похлопал его по плечу.
— А ну-ка убери это.
— Да ну? Думаете, мы сыграем в эту игру?
Но через какое-то время Микки все же уступил. Теперь он смотрел в окно, предоставляя Майрону полную возможность разглядывать его затылок. До дома в Ливингстоне оставалось всего минут десять. Майрону хотелось задать ему не один вопрос, растормошить его, но, может, для одного дня это будет слишком много.
— Не смейте осуждать ее, — не поворачиваясь от окна, сказал Микки.
— Мне всего лишь хочется помочь. — Майрон обеими руками вцепился в руль.
— Она не всегда такой была.
У Майрона вертелись на языке сотни вопросов, но он решил дать мальчику выговориться.
— Она замечательная мама. — В голосе Микки снова зазвучали защитительные интонации.
— Не сомневаюсь.
— Не надо гладить меня по головке.
Теперь у Майрона было за что зацепиться.
— Так что случилось?
— О чем это вы?
— Ты сказал, она не всегда была такой. То есть не всегда была наркоманкой?
— Не называйте ее так.
— Ладно, сам придумай, как ее называть.
Молчание.
— Так все же что ты имел в виду, сказав, что «она не всегда была такой»? — продолжал Майрон. — И почему стала? Что случилось?
— Как это «что случилось»? — Микки перевел взгляд на лобовое стекло, с несколько преувеличенной напряженностью вглядываясь в дорогу. — Папа случился. И вы не можете ее винить.
— А я никого и не виню.
— Раньше она была такая счастливая. Вы даже представить себе не можете. Она все время смеялась. Потом папа уехал, и… — Он оборвал себя на полуслове, замигал, проглотил комок в горле. — И она прямо-таки рассыпалась. Вы не представляете, как много они значили друг для друга. Вам кажется, что дедушка и бабушка — это чудесная, замечательная пара, но у них есть друзья, знакомые, родственники. А у мамы с папой, кроме них самих, никого не было.
— И кроме тебя.
— Ну вот, — насупился Микки, — опять вы меня начинаете по головке поглаживать.
— Извини.
— Нет, вам этого не понять, это видеть надо. Когда люди так любят друг друга… — Микки запнулся, подыскивая слова. — Некоторые пары созданы так, что им просто не дано распасться. Они словно единое целое. Убери одного… — Он не закончил фразу.
— Когда у нее это началось?
— Несколько месяцев назад.
— После отъезда отца?
— Да. До того с самого моего рождения она ни к чему такому не прикасалась. Правда, раньше, я знаю, она баловалась порошками.
— Знаешь? Откуда?
— Я много чего знаю. — По лицу Микки скользнула лукавая грустная улыбка. — Знаю, например, что вы старались их развести. Что говорили отцу, будто мать забеременела от другого. Что она прыгала из постели в постель. Что ему не следует бросать учебу ради нее.
— И откуда же тебе все это известно?
— От мамы.
— Тебе она сама все это рассказала?
— Она всегда говорит мне правду, — кивнул Микки.
Ничего себе.
— И что еще она тебе рассказала?
— Я не собираюсь описывать вам все пятнадцать лет своей жизни. — Микки скрестил руки на груди.
— Она не говорила тебе, что я старался затащить ее в постель?
— Что? Нет. Дикость какая-то. А такое было?
— Не было. Но она сказала твоему отцу, что было, чтобы вбить клин между нами.
— О Господи, ну что за дикость.
— А как насчет отца? Что он тебе говорил?
— Что вы оттолкнули их друг от друга.
— Мне этого вовсе не хотелось.
— Кого волнует, что вам хотелось? Вы оттолкнули их друг от друга. — Микки шумно вздохнул. — Вы оттолкнули их друг от друга, и вот что из этого вышло. Вот почему мы здесь.
— То есть? О чем это ты?
— А по-вашему, о чем?
О том, что отец бесследно исчез. Что мать — наркоманка. Что виноват во всем Майрон, что жизнь их, может, сложилась бы совсем иначе, будь он в свое время более терпим.
— Она хорошая мать, — упрямо повторил Микки. — Самая лучшая.
Ну да, любительница героина в качестве Матери года. Как всего несколько дней назад заметил отец Майрона, дети склонны закрывать глаза на дурное. Но в данном случае это вообще какая-то слепота. А с другой стороны, по каким критериям мы оцениваем родителей? Если судить Китти по тому, что имеется на выходе, по конечному, если угодно, результату, то что ж, достаточно просто посмотреть на этого молодца. Замечательный парень. Отважный, сильный, умный, горой стоит за семью.
Так что, быть может, лгунья, наркоманка, кто угодно, но Китти и впрямь сделала что-то доброе.
Помолчав еще минуту-другую, Майрон решил возобновить разговор каким-нибудь случайным замечанием.
— Я слышал, ты увлекаешься этой дурацкой игрой в крокет?
Дурацкой игрой в крокет? Ой-ой-ой.
— Майрон?
— Да?
— Мы здесь не шары гоняем.
Микки снова заткнул уши наушниками, увеличил звук почти до максимума и уткнулся носом в боковое стекло. Остаток пути они проделали в молчании. Уже на самом подъезде к старому дому в Ливингстоне Микки выключил музыку и перевел взгляд вперед.
