Майрон решил сменить тему разговора.
— Что же заставило тебя войти, не постучавшись? — спросил он.
— Я кое-что разнюхала.
— Что именно?
Эсперанса заглянула в свой блокнот. Майрон до сих пор не мог понять, зачем он ей нужен. Эсперанса не владела стенографией и вряд ли сумела бы напечатать на машинке хотя бы слово.
— Мне удалось выяснить второй номер, по которому звонил Гэри Грейди после встречи с вами. Это номер фотостудии, которая называется — подумать только! — «Глобал глобс фото» и располагается на Десятой авеню неподалеку от туннеля.
— Квартал красных фонарей?
— Краснее не бывает. Подозреваю, что эта студия специализируется на порнографии.
— Иметь специализацию — это хорошо, — заметил Майрон и посмотрел на часы. — Уин не звонил?
— Пока нет.
— Оставь адрес фотоателье на его автоответчике. Может быть, он успеет управиться с делами, и мы поедем вместе.
— Сегодня вечером?
— Да.
Эсперанса с треском захлопнула блокнот.
— Возьмете меня с собой? — спросила она.
— Куда? В порнографическую студию?
— Да.
— А как же школа? — По вечерам Эсперанса занималась на юридических курсах в Нью-Йоркском университете.
— Я уже сделала уроки, папуля. Правда-правда.
— Умолкни и собирайся.
Глава 23
Квартал красных фонарей. Здесь были проститутки любых мастей — белые, негритянки, желтокожие, латиноамериканки — ни дать ни взять объединенные нации блудниц. Большинство из них были совсем молоденькими, девчонки-малолетки, ковылявшие на высоких каблуках, словно дети, напялившие мамины туфли. В сущности, они и были детьми. Чаше всего попадались худощавые, иссохшие девушки с руками, испещренными уколами шприцев, словно укусами крохотных насекомых. У них были плотно обтянутые кожей лица, похожие на черепа. Пустые запавшие глаза и тусклые безжизненные волосы, торчащие за спиной пучками соломы.
— Ужель кому-то придет охота совокупляться с бездыханным телом? — пробормотал Майрон.
Эсперанса задумалась.
— Что-то не припомню, — озадаченно сказала она.
— Партия Фонтейна из мюзикла «Отверженные», — пояснил Майрон.
— Бродвейские шоу мне не по средствам. Наш босс едва сводит концы с концами.
— Беден, да честен, — парировал Майрон.
На глаза ему попалась светловолосая толстушка в шортах, которая торговалась с клиентом, сидевшим в машине. Обычная история. Майрон видывал немало таких девушек (и юношей), выходивших в Порт-Оторити из автобуса, прибывшего из Западной Виргинии или Пенсильвании, — короче, из тех обширных пустынных районов, которые жители Нью-Йорка называли попросту Средним Западом. Девушка сбежала из дому — может быть, ей надоели родительские побои, а скорее всего из-за скуки и тяги к городскому шуму. Она вылезла из автобуса с широкой зачарованной улыбкой и без гроша в кармане. Девушку тут же заметил сутенер и принялся следить за ней с неистощимым терпением стервятника. Когда наступил удобный момент, он спустился с небес на землю и вонзил свой клюв в тело жертвы. Он познакомил бедняжку с Нью-Йорком, снял квартиру с горячим душем, а то и ванной джакузи, с яркими лампами, проигрывателем компакт-дисков, кабельным телевидением с дистанционным управлением. Потом он пообещал свести ее с фотографом, который сделает из нее модель. Постепенно девушку приучили к наркотикам — настоящим наркотикам, не тем жалким косячкам, которые она забивала в своем медвежьем углу на пару с каким-нибудь налитым пивом парнем, тискавшим ее на заднем сиденье автомобиля. Девчушка познала высшие наслаждения, которые сулит отменный белый порошок.
Потом времена изменились. За все хорошее нужно платить, а модели из девушки не получилось. Да и наркотики перестали быть для нее роскошью и превратились в насущную потребность, как воздух и пища. Девушка уже была не в силах прожить без понюшки или укола.
Для того чтобы опуститься на самое дно, потребовалось совсем немного времени. Оказавшись там, девушка не нашла в себе сил — как, впрочем, и желания — встать с колен.
Кривая дорожка привела ее в квартал красных фонарей.
Майрон и Эсперанса молча вылезли из машины. Майрона начало подташнивать. На город опустилась ночь — впрочем, жизнь в таких местах бурлит только ночью и замирает с первыми лучами солнца.
Ни разу в жизни Майрон не был с проституткой, а вот Уин частенько прибегал к их услугам. Уин не любил лишних хлопот. Его любимым местом был китайский дом терпимости на Восьмой улице, называвшийся «Пансионат благородных девиц». В середине восьмидесятых Уин частенько устраивал у себя на квартире пирушки, которые его приятели называли «восточные ночи»; провизию поставлял ресторан «Ханан Гарден», а девиц — «Пансионат». Уин не испытывал к женщинам нежных чувств и не доверял им. Ему вполне хватало шлюх. Он нипочем не позволил бы себе привязаться к женщине, а проститутки этого и не требовали. Их можно было использовать и выбросить на помойку.
Майрон сомневался, что Уин продолжает организовывать подобные оргии, особенно теперь, когда дурные болезни превратились в смертельную опасность. Они с Уином никогда не говорили об этом.
— Славное место, — пробормотал Майрон. — Очень колоритное.
Эсперанса кивнула.
У ночного клуба с громкой музыкой, от звуков которой, казалось, трясется асфальт, они столкнулись с подростком неясного пола с ярко-зелеными волосами, торчавшими во все стороны, словно шипы на голове статуи Свободы. Со всех сторон блестели цепочки и серьги, мелькали татуировки, вокруг сновали мотоциклы, доносились призывные вопли проституток: «Эй, красавчик!» Лица сливались в сплошную массу, словно мусор на свалке, а весь квартал напоминал грязную пародию на карнавальный праздник.
Над входом клуба висела вывеска с надписью «Трах-клуб» и эмблемой в виде кулака с поднятым средним пальцем. На черной доске было выведено мелом:
ВЕСЕЛАЯ НОЧКА НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ!
ОЖИВШИЕ БИНТЫ И ПОВЯЗКИ
ВЫСТУПАЮТ МЕСТНЫЕ РОК-ГРУППЫ
«ПЭП-МИКСТУРКА»
И «РЕКТАЛЬНЫЙ ГРАДУСНИК»!
Майрон заглянул внутрь. Люди в клубе не танцевали — они подпрыгивали и опускались на пол, прижав руки к бокам и безжизненно тряся головами, словно у них вместо шей действительно были клистирные трубки. Взгляд Майрона выхватил из толпы впавшего в экстаз юнца лет пятнадцати с длинными волосами, прилипшими к потному лицу. Музыка напоминала визг свиней на бойне, да и само зрелище наводило на мысль о переполошившемся скотном дворе.
— Фотостудия в соседнем доме, — сообщила Эсперанса.
Здание представляло собой не то полуразрушенный жилой дом, не то маленький склад. Проститутки торчали из окон, словно игрушки на рождественской елке.
