А какой, собственно, шанс? Шанс на что?»
Она отбросила эти мысли и распахнула дверь. Джессике казалось, что сейчас раздастся пронзительный скрип, но нет, дверь попалась на удивление молчаливая. Очутившись на кухне, девушка не стала закрывать ее: пусть себе стоит настежь — на случай, если придется давать деру.
— Нэнси! Кэти!
Спохватившись, Джессика прижала ладонь ко рту. Она выкрикнула имя сестры нечаянно: ведь Кэти тут нет. Джессике чертовки хотелось, чтобы сестра оказалась здесь, но тогда все было бы слишком просто. Кэти где-то в другом месте. Будь она тут, нипочем не побоялась бы открыть дверь родной сестре. Маленькая сестричка, любимая сестричка, которая всегда сияла улыбкой…
«Сестра, которую ты упустила. Сестра, с которой ты не пожелала говорить по телефону в ночь ее исчезновения».
Несколько минут Джессика неподвижно стояла в кухне. Она не слышала ни звука — только стрекотание сверчков, от которого можно было сойти с ума. Ни журчания падающей из крана воды, ни шелеста струй в душе. Ни шорохов, ни шагов. Джессика открыла лежащую на столе сумочку и достала оттуда бумажник. Водительское удостоверение и всевозможные кредитные карточки на имя Нэнси Сират. Добравшись до последнего отделения, Джессика наткнулась на фотографию карманного формата.
Ту самую фотографию. Вечеринка однокурсниц. Последний снимок Кэти.
Девушка отшвырнула бумажник, будто какую-то мерзкую чешуйчатую тварь, и сказала себе: довольно. Скользя по гладкому полу, она медленно двинулась к свету и через несколько секунд подошла к чуть приоткрытой двери. В щелку просачивался лучик света, не встречавший больше никаких препятствий. Джессика пригнулась, как это делают полицейские, готовые к самому худшему, и протиснулась в гостиную.
Да, ее и впрямь ждало самое худшее.
— Господни Иисусе, — пробормотала Джессика и нетвердым шагом попятилась обратно к двери.
Нэнси лежала навзничь, вытянув руки вдоль тела; ее глаза вылезли из орбит и напоминали мячи для гольфа. Они были устремлены прямо на Джессику. Лицо приобрело лилово-синий оттенок и сделалось похожим на громадный кровоподтек. Разинутый рот был перекошен от боли, язык вывалился, и казалось, что из глотки женщины торчит снулая рыбина. Нэнси Сират застыла в позе, невольно наводящей на мысль, что каждая клеточка ее существа до сих пор молит о глотке воздуха. По подбородку текла тонкая струйка еще не успевшей засохнуть слюны.
Какой-то шнур… нет, какая-то проволока охватывала ее шею; она почти полностью ушла под кожу, глубоко врезалась в плоть и была еле видна. Под проволокой шею опоясывал кровавый обруч.
Джессику начало трясти. На несколько секунд мир перестал существовать, исчез куда-то, оставив ей только ощущение ужаса. Она напрочь забыла о шорохах, которые слышала, когда впервые позвонила в дверь. Она напрочь забыла о тени, разорвавшей лучик света.
Джессика не уловила звук приближающихся шагов. Она тупо таращилась на Нэнси, когда ее голову пронзила внезапная резкая боль. Перед глазами замерцали белые вспышки, Джессика согнулась пополам и, рухнув ничком, почувствовала, как в ее коченеющем теле замирает трепет.
А потом провалилась в пустоту.
Глава 25
Федора знал свое дело.
— Держись в нескольких шагах позади меня! — рявкнул он, обращаясь к своему новому напарнику.
Там, в гараже, Федора и его первый напарник, «Сила есть — ума не надо» (который, как с удовольствием отметил Майрон, похоже, выбыл из строя), явно недооценили противника. Но Федора не совсем «шляпа» и вряд ли прошляпит два раза подряд. Он не только постоянно держал Майрона в поле зрения и на мушке, но и сделал все возможное, чтобы новый напарник (Усач) и Эсперанса оставались на недосягаемом расстоянии. Умно, ничего не скажешь.
В сложившихся обстоятельствах даже лучший борцовский прием майора не принес бы никакой пользы. Ну, положим, он сумеет отобрать у Федоры пистолет, но ведь ему нипочем не успеть взять на мушку Усача: тот наверняка опередит Майрона и пристрелит либо его самого, либо Эсперансу. Нет, надо смотреть в оба и выжидать. Майрон знал, что замыслили Федора и Усач. Их наняли не затем, чтобы угостить его мороженым или обучить бальным танцам. Даже не затем, чтобы намять ему бока. На сей раз они получили задание совсем иного свойства.
— Отпустите ее, — сказал Майрон. — Она не имеет к этому никакого отношения.
— Ты знай себе шагай, — рявкнул Федора.
— Она вам не нужна.
— Ступай вперед.
В этот миг впервые подал голос Усач.
— А может, мне захочется потешиться с ней, когда дело будет сделано, — прошипел он. Усач остановился, прижал дуло пистолета к правой щеке Эсперансы и принялся лизать (лизать, честное слово) своим коровьим язычищем ее левую щеку. Эсперанса оцепенела. Усач взглянул на Майрона. — Что, приятель, не нравится?
Майрон знал: сейчас любые слова или бесполезны, или только пойдут во вред. И он промолчал.
Они свернули за угол. Тут невыносимо воняло, потому что по обе стороны узкой аллеи громоздились по меньшей мере шестифутовые кучи мусора. Федора быстро оглядел место действия. Судя по всему, здесь было безлюдно.
— Пошел, — приказал он Майрону, снова ткнув его пистолетом под ребра. — Вон туда, в тупичок.
У Майрона было ощущение, будто он опять скаут и его заставляют идти подоске. Он постарался проделать весь путь как можно медленнее.
— А как нам бытье этой дыркой от жопы? — спросил Усач.
— Она нас видела, — ответил Федора, не отрывая взгляда от спины Майрона. — Значит, свидетельница.
— За ее голову нам, между прочим, никто не платил, — обиженно заспорил Усач.
— Ну и что?
— А то, что не фига пускать в расход такую штучку. — Он ухмыльнулся. — Особенно если есть возможность сначала с ней развлечься.
Высказав это соображение, Усач расхохотался, но Федоре было не до смеха. Он отступил на шаг и прицелился Майрону в спину. Майрон обернулся; теперь они стояли лицом к лицу футах в шести друг от друга. Майрон прижимался спиной к кирпичной стене, и бежать ему было некуда. Ближайшее окно находилось по меньшей мере в двенадцати футах над землей, а тупик был такой тесный, что и не повернуться.
Федора поднял пистолет повыше, и теперь дуло смотрело прямо в лицо Майрона, который, в свою очередь, немигающим взором уставился в глаза Федоры.
И вдруг они исчезли. Глаз Федоры как не бывало. А заодно исчезла и половина его головы, вместе со шляпой. Пуля угодила точно в середку черепа, расколов его как кокосовый орех. Федора обмяк и осел на землю, а его приметная шляпа тихо улеглась рядом с ним.
Пуля оказалась разрывной, «дум-дум». На Федорино горе.
Усач вскрикнул, выронил пистолет и поднял руки.
— Сдаюсь! — пискнул он.
