Майрон прошел за ней в дом. Там чувствовался застоялый запах старости. В детстве вас от него корежит, но когда вырастаете, вам хочется запечатать этот запах в бутылку, чтобы можно было достать в тяжелый день к чашке с какао.
– Я поставила чайник, Майрон. Будешь?
– С удовольствием. Большое спасибо.
– Садись вон там. Я сейчас вернусь.
Майрон плюхнулся на диван с обивкой в цветочек и почему-то сложил руки на коленях. Будто ждал учительницу. Он огляделся. На кофейном столике – несколько африканских скульптурок. На каминной доске – семейные фотографии в ряд. Почти на всех – молодой человек, показавшийся Майрону смутно знакомым. Сын Мейбел, догадался он. Обычный родительский храм, «войдя» в который вы могли проследить все стадии развития отпрыска – ребенок – подросток – взрослый. Там были школьные снимки на фоне радуги, фото высокого африканца, играющего в баскетбол, молодого парня в смокинге, пара выпускных фотографий и так далее. Смешно, но такие вернисажи всегда трогали Майрона, действуя на его чрезмерную сентиментальность так же, как и слюнявая реклама Холлмарка.
[11]
Мейбел Эдвардс вернулась в гостиную с подносом.
– Мы когда-то с тобой встречались, – сказала она.
Майрон кивнул. Что-то брезжило в памяти, но точно припомнить он не мог.
– Ты учился в средней школе. – Она протянула ему чашку на блюдце. Потом пододвинула поближе поднос со сливками и сахаром. – Хорас водил меня на одну из твоих игр. Ты играл за Шабазз.
Тут и Майрон вспомнил. Старший класс, чемпионат в Эссексе. Шабазз – сокращенное название средней школы Малкольма Шабазза в Ньюарке. Белых в этой школе не было. В первой пятерке выделялись парни, которых звали Рахим и Халид. Даже в те времена школу окружал забор из колючей проволоки и висела табличка: «Во дворе злые собаки».
Злые собаки в средней школе. Подумать только!
– Я помню, – ответил Майрон.
Мейбел хмыкнула. При этом все ее тело колыхнулось.
– Смешнее ничего не видела, – призналась она. – Все эти бледные парни вне себя от страха, глаза словно блюдца. Ты один чувствовал себя, как дома, Майрон.
– Благодаря вашему брату.
Она покачала головой.
– Хорас говорил, ты был у него лучшим учеником. Он уверял, что ты обязательно станешь знаменитым. – Мейбел наклонилась вперед. – У вас с ним были особые отношения, верно?
– Да, мэм.
– Хорас любил тебя, Майрон. Только о тебе и говорил. Когда тебя забрали в команду, он был счастлив, как никогда в жизни, можешь мне поверить. Ты ведь ему позвонил?
– Как только узнал.
– Я помню. Он приехал ко мне и все рассказал. – Женщина задумалась и уселась поудобнее. – Знаешь, когда ты получил травму, Хорас плакал. Такой большой, крутой мужик, он пришел сюда, в этот дом, сел вот здесь, где ты сейчас сидишь, и плакал, как ребенок.
Майрон промолчал.
– И знаешь что еще? – продолжила Мейбел и отпила глоток кофе.
Майрон держал чашку, но не мог пошевелиться. Лишь умудрился кивнуть.
– Когда ты в прошлом году сделал попытку вернуться, Хорас очень беспокоился. Хотел позвонить, отговорить тебя.
– Почему же не позвонил? – спросил Майрон севшим голосом.
Мейбел мягко улыбнулась.
– Когда ты в последний раз разговаривал с Хорасом?
– Когда меня взяли в команду, – ответил Майрон.
Она кивнула с таким видом, будто это все объясняло.
– Думаю, Хорас понимал, что тебе плохо, – проговорила Мейбел. – Мне кажется, он считал, что ты позвонишь, когда будешь к этому готов.
Майрон почувствовал, что у него с глазами творится что-то неладное. Сожаление и всякие там «если бы» пытались пробраться в душу, но он решительно отмахнулся. Сейчас нет времени. Он несколько раз моргнул и поднес чашку к губам. Отпив глоток, спросил:
– Вы в последнее время виделись с Хорасом?
Она медленно поставила чашку и внимательно посмотрела ему в лицо.
– Зачем тебе знать?
– Он не вышел на работу. Бренда тоже его не видела.
– Понимаю, – заметила Мейбел, – но тебе-то какое дело?
– Хочу помочь.
– В чем помочь?
– Найти его.
Мейбел секунду помолчала.
– Ты не обижайся, Майрон, – произнесла женщина, – но ты-то тут с какого боку?
– Я пытаюсь помочь Бренде.
– Бренде? – Мейбел слегка вздрогнула.
– Да, мэм.
– А ты знаешь, что она получила постановление суда, по которому отцу запрещено к ней приближаться?
– Да.
Мейбел Эдвардс нацепила на нос очки и взяла вязание. Спицы запрыгали в руках.
– Я думаю, лучше тебе не лезть во все это, Майрон.
– Значит, вы знаете, где он?
Она покачала головой.
– Я этого не говорила.
– Бренда в опасности, миссис Эдвардс. Хорас тоже может быть в это замешан.
Спицы замерли.
– Ты полагаешь, он способен навредить собственной дочери? – На этот раз голос ее звучал резко.
– Нет, но связь тут точно есть. Кто-то забрался в его квартиру. Но Хорас сам собрал вещички и снял все деньги со счета. Боюсь, он попал в беду.
Спицы снова заплясали.
– Если он в беде, – заметила Мейбел, – так, может, лучше, если его не найдут.
– Скажите мне, где он, миссис Эдвардс. Я хочу помочь.
Она долго молчала. Потянула нитку и продолжила вязать.
Майрон огляделся и снова остановил взгляд на фотографиях. Он поднялся и подошел поближе.
– Это ваш сын? – спросил он.
Женщина взглянула на него поверх очков.
– Это Теренс. Я вышла замуж в семнадцать, и Бог подарил нам с Роландом через год сына. – Спицы набирали скорость. – Роланд умер, когда Теренс был совсем маленьким. Его застрелили на пороге нашего дома.
– Мне очень жаль, – сказал Майрон.
Она пожала плечами и печально улыбнулась.
– В нашей семье Теренс был первым, кто закончил колледж. Вон там справа его жена. И мои двое внуков.
Майрон взял в руки фотографию.
– Прекрасная семья.
– Теренс работал и учился на юридическом факультете в Йеле, – продолжила она. – Вошел в совет города, когда ему было всего двадцать пять.
Наверное, поэтому он показался ему знакомым, решил Майрон. Видел его в местных теленовостях или в газетах. Если он выиграет в ноябре, то войдет в сенат штата еще до того, как ему исполнится тридцать.
