– Почему? На кого они его меняют?
– Не знаю.
– Лестер довольно приличный игрок. Молод еще, но хорош. Почему «Янки» так стараются от него избавиться?
– А ты не напечатаешь, если я скажу?
Пауза. Майрону казалось, что он почти слышит, как трудятся мозги Эла.
– Если ты не разрешишь.
– Он травмирован. Дома упал и повредил колено. Они стараются держать это в тайне, но после окончания сезона Лестеру придется прооперироваться.
Молчание.
– Ты этого не печатай, Эл.
– Без проблем. Слушай, мне пора.
Майрон улыбнулся.
– До встречи, Эл. – И положил трубку.
Эсперанца взглянула на него.
– Я правильно догадалась?
– Эл Тони – мастер обходных маневров, – пояснил Майрон. – Он пообещал, что ничего не напечатает, значит, так и будет. Но он существует за счет обмена одолжениями. В этом деле Тони непревзойденный мастер.
– И что?
– Он позвонит приятелю в «Сиэтл таймс» и поменяется с ним информацией. Пойдут слухи о травме. Если об этом напишут в прессе до продажи, сделка у них сорвется.
– В высшей степени неэтично, – заметила Эсперанца.
– Давай назовем это вынужденной хитростью.
– Мне нравится.
– Никогда не забывай главного принципа нашего заведения: клиент всегда на первом месте.
– Даже в сексуальных связях, – уточнила Эсперанца.
– Ну, мы ведь разностороннее агентство. – Майрон внимательно посмотрел на нее. – Могу я тебя кое о чем спросить?
Она склонила голову набок.
– Не знаю. А ты как считаешь?
– Почему ты так ненавидишь Джессику?
Эсперанца помрачнела и пожала плечами.
– Наверное, по привычке.
– Я серьезно.
Она скрестила ноги, потом положила одну на другую.
– Давай я ограничусь простой критикой, хорошо?
– Ты – мой лучший друг, – сказал Майрон. – Я хочу знать, почему ты ее не любишь.
Эсперанца вздохнула и заправила выбившуюся прядь за ухо.
– Джессика умница, с чувством юмора, хорошая писательница, и я бы не вышвырнула ее из постели, даже если бы она принялась грызть там крекеры.
Ох, уж эти бисексуалы.
– Но она причинила тебе боль.
– Ну и что? Она не первая женщина, совершившая неблагоразумный поступок.
– Тоже верно, – согласилась Эсперанца. Она хлопнула ладонями по коленям и встала. – Наверное, я не права. Я могу идти?
– Но почему ты до сих пор на нее злишься?
– Мне нравится злиться, – призналась она. – Это легче, чем прощать.
Майрон покачал головой и жестом попросил ее сесть.
– Что ты хочешь от меня услышать, Майрон?
– Я хочу понять, почему ты ее не любишь.
– Такой уж у меня поганый характер. Не бери в голову. – Эсперанца приложила руку к щеке. Отвернулась на мгновение. – Ты недостаточно крут, понял?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Для такой душевной травмы. Большинство могут пережить. Я могу. Джессика может. Тем более Уин. Только не ты. Ты недостаточно крут. Ты по-другому скроен.
– Тогда, возможно, это моя вина.
– Да, это твоя вина, – согласилась Эсперанца, – по крайней мере, частично. Во-первых, ты слишком идеализируешь отношения. И излишне чувствителен. Чересчур обнажаешься. Ты был очень открыт.
– Разве это плохо?
– Нет. – Она секунду поколебалась. – Наоборот, скорее хорошо. Немножко наивно, но это куда лучше, чем те засранцы, которые все держат в себе. Можем мы прекратить этот разговор?
– Мне кажется, ты так и не ответила на мой вопрос.
Эсперанца подняла руки.
– Лучше не умею.
Майрон внезапно вспомнил Малую лигу, бросок Джо Давито, удар в лицо, потерю всякого интереса к игре. Он кивнул. Был слишком открытым, сказала Эсперанца. Был. Странный выбор слов.
Эсперанца воспользовалась его молчанием и сменила тему.
– Я просмотрела, что возможно, об Элизабет Брэдфорд.
– И?
– Никакой информации, которая могла бы навести на мысль, что ее смерть не была несчастным случаем. Ты можешь еще потрясти ее брата, если хочешь. Он живет в Уестпорте. И тесно связан с мужем своей покойной сестры. Так что вряд ли чего-нибудь добьешься.
Только время потеряешь.
– А еще кто есть в семье?
– Сестра, тоже живет в Уестпорте. Но она на лето подалась на Лазурный берег.
Еще один пустой номер.
– Что-нибудь еще?
– Есть одна вещь, которая меня слегка беспокоит, – произнесла Эсперанца. – Вне сомнения, Элизабет Брэдфорд обожала общество, была там первой дамой. Не проходило недели, чтобы ее имя не появлялось в какой-нибудь светской хронике. Но примерно за полгода до ее гибели всякие упоминания о ней прекратились.
– Ты сказала «прекратились»…
– Я имею в виду полностью. Ее имени нет нигде, даже в городской газете.
Майрон задумался.
– Возможно, она тоже подалась на Лазурный берег?
– Возможно. Но только не с мужем. Об Артуре в газетах не забывали.
Майрон откинулся назад и крутанул кресло. Взглянул на бродвейские плакаты на стене. Да, определенно их следует убрать.
– Ты говоришь, раньше о ней было много статей?
– Не статей, упоминаний, – поправила Эсперанца. – Перед ее именем всегда стояла фраза вроде «Хозяйкой вечера была…» или «Среди присутствующих была…», или «На фотографии слева…»
– Где это встречалось, в статьях или просто колонках?
– В «Джерси леджер» есть колонка светской хроники.
– Ясно. – Майрон смутно помнил про такую колонку еще с детства. Мать обычно ее просматривала, разыскивая знакомые имена. Она даже сама разок в нее попала в качестве «известной местной адвокатессы Эллен Болитар». Потом неделю мать требовала, чтобы ее величали именно так. Майрон орал: «Эй, мам!», а она отвечала: «Ты должен звать меня Известной местной адвокатессой Эллен Болитар, умник».
– Кто делал колонку?
Эсперанца протянула ему листок бумаги. Там был напечатан портрет хорошенькой женщины с огромной копной волос а-ля леди Берд Джонсон. Звали ее Дебора Уиттейкер.
– Думаешь, мы сможем найти ее адрес?
– Много времени не займет, – заверила его Эсперанца.
Они долго смотрели друг на друга. Срок, установленный Эсперанцей, висел над ними, как меч.
