– Ну что я могу сказать? Только повторить: «Голосуйте за Арта, у него есть крытый бассейн».
Брэдфорд отмахнулся.
– Что-нибудь новое об Аните Слотер узнали?
– Нет, – ответил Майрон. – Но я узнал кое-что новенькое о вашей покойной жене.
Артур нахмурился. Лицо Чанса стало багровым.
– Вы вроде бы должны были искать Аниту Слотер? – напомнил Артур.
– Получается забавная вещь, – объяснил Майрон. – Только я начинаю интересоваться ее исчезновением, как откуда ни возьмись выскакивает смерть вашей жены. Как вы думаете, в чем здесь дело?
– Потому что ты – проклятый идиот, – вмешался Чанс.
Майрон взглянул на Чанса. Потом приложил палец к губам.
– Ш-ш-ш.
– Бесполезно, – сказал Артур, – абсолютно бесполезно. Я уже несколько раз повторил вам, что смерть Элизабет не имеет никакого отношения к исчезновению Аниты Слотер.
– Тогда вот что, – произнес Майрон. – Почему ваша жена перестала ходить на вечеринки?
– Простите?
– Последние полгода перед гибелью ваша жена не показывалась в свете. Никуда не ходила. Даже в клуб. Знать бы еще, что это был за клуб.
– Кто вам это сказал?
– Я говорил с несколькими ее друзьями.
Артур улыбнулся.
– Вы говорили с одной выжившей из ума козой.
– Осторожно, Арти. У выживших из ума коз и козлов есть право на голос. – Майрон помолчал. – Слушайте, даже в рифму получается. Вот вам еще один призыв для кампании: «Выжившая из ума коза, нам нужны твои голоса!»
Никто не кинулся записывать этот лозунг.
– Вы понапрасну тратите мое время, и у меня уже пропала охота вам помогать, – заявил Артур. – Пусть водитель высадит вас где-нибудь.
– Я все еще могу обратиться в прессу.
– А я могу пустить тебе пулю в лоб, – тут же подсуетился Чанс.
Майрон снова поднял палец к губам.
– Ш-ш-ш!
Чанс уже было собрался что-то добавить, но вмешался Артур.
– Мы же договорились, – сказал он. – Я помогал Бренде Слотер не загреметь в тюрьму. Вы ищете Аниту Слотер и не допускаете упоминания моего имени в газетах. Но вы постоянно лезете не в свое дело. Это ошибка. Ваше бессмысленное копание в моем прошлом обязательно привлечет внимание моего противника и вооружит его. – Он подождал, не скажет ли чего-нибудь Майрон. Но тот молчал. – Вы не оставляете мне выбора, – продолжил Артур. – Я скажу вам то, что вы хотите узнать. Вы сами поймете, что это все несущественно. И тогда мы сможем двигаться дальше.
Чансу это не понравилось.
– Артур, не хочешь же ты в самом деле…
– Иди вперед, Чанс.
– Но… – Чанс уже брызгал слюной. – Он вполне может работать на Дэвидсона.
Артур покачал головой.
– Ничего подобного.
– Но откуда ты знаешь…
– Если бы он работал на Дэвидсона, он бы уже десяток ребят подключил к этому делу. А если продолжит копать, то обязательно привлечет их внимание.
Чанс взглянул на Майрона. Майрон подмигнул.
– Мне это не нравится, – заявил Чанс.
– Иди вперед, Чанс.
Тщетно пытаясь сохранить достоинство, он поднялся и прошел в первый ряд.
Артур повернулся к Майрону.
– Само собой разумеется, все, что я скажу, сугубо конфиденциально. Если хоть одно слово… – Он решил, что не стоит заканчивать это предложение. – Вы с отцом говорили?
– Нет.
– Зря. Это бы помогло.
– Помогло чему?
Но Артур не ответил. Он молча сидел и смотрел в окно. Автобус остановился на красный свет. Группа людей помахала им руками. Артур смотрел сквозь них.
– Я любил жену, – начал он. – Я хочу, чтобы вы это поняли. Мы вместе учились. Однажды я увидел, как она идет по залу… – Свет сменился на зеленый. Автобус тронулся. – И с той поры все в моей жизни переменилось. – Артур взглянул на Майрона и улыбнулся. – Забавно, верно?
– Очень трогательно, – заметил Майрон.
– Так и было. – Брэдфорд наклонил голову, вспоминая, и на мгновение Майрон увидел не политика, а настоящее человеческое существо. – Через неделю после окончания колледжа мы с Элизабет обвенчались. Устроили потрясающую свадьбу в поместье. Вы бы видели. Шестьсот гостей. Обе семьи были в восторге, хотя нас с Элизабет это ничуть не волновало. Мы любили друг друга. И, как все молодые, считали, что так будет вечно.
Он снова отвернулся. Мотор автобуса утробно урчал. Кто-то включил телевизор и приглушил звук.
– Первый удар настиг нас через год. Элизабет узнала, что у нее не может быть детей. Какие-то проблемы с маткой. Она могла забеременеть, но не могла выносить ребенка. Странно, что я все это сейчас вспоминаю. Понимаете, с самого начала у Элизабет случались своего рода приступы меланхолии, если это можно так назвать. Но я тогда считал, что жена просто задумывается. Мне даже нравилось. Вы меня понимаете?
Майрон кивнул, но Артур все равно смотрел в окно.
– Потом эти приступы участились. И стали глубже. Я посчитал это естественным. Кто не впадет в печаль при таких обстоятельствах? Сегодня врачи наверняка поставили бы ей диагноз маниакальной депрессии. – Он улыбнулся. – Говорят, это все от физиологии. Какой-то химический дисбаланс в мозгу, вот и все. Некоторые даже утверждали, что внешние стимулы не имеют значения, что и без гинекологических осложнений Элизабет все равно бы заболела. – Он взглянул на Майрона. – Вы мне верите?
– Не знаю.
Артур вроде не услышал ответа и продолжал монолог.
– Наверное, это возможно. Психические заболевания – такая странная вещь. С физическими проблемами мы легко справляемся. Но когда ум иррационален, нормальному человеку приходится тяжело. Мы можем испытывать жалость. Но понять до конца не в силах. Вот так я и смотрел, как она медленно теряет рассудок. Друзья, ранее считавшие Элизабет эксцентричной, стали недоумевать. Иногда ей было так худо, что мы не выпускали ее из дома. Так длилось годами. Женщина, которую я любил, медленно исчезла. Задолго до смерти, года за два, три, она была уже совсем другим человеком. Разумеется, мы делали все, что в наших силах. Нанимали лучших врачей, укладывали ее в самые лучшие больницы. Но она продолжала скатываться вниз. И, в конце концов, вообще не могла выходить из дома.
Молчание.
– Вы положили ее в психушку? – спросил Майрон.
Артур жадно отпил из бутылки. Его пальцы нервно дергали кончик этикетки.
– Нет, – наконец сказал он. – Хотя моя семья считала, что ее следует положить в больницу, но я не мог. Элизабет уже не была той женщиной, которую я любил. Я это знал. И вероятно, мог без нее обойтись. Но я не мог ее бросить. Как бы она ни изменилась, это был мой долг.
