— Он в Канаде, — сказал Уолли Хемфилл, — потому как лично я говорил с ним по телефону в такой… час, когда… ж-ж… людей беспокоить неприлично ни в нашем, ни в канадском временном поясе. И он уполномочил меня представлять его интересы в этом деле.
— Надо же!.. — пробормотал Уайденер.
Тут настал мой черед.
— Троюродный брат Ондердонка никогда не покидал Калгари, — сказал я. — И картину похитили вовсе не ради страховки, сколь бы значительной ни была эта сумма. Картину похитили по той же причине, по какой совершили убийство ее владельца. Замести следы преступления.
— Какого преступления?
— О, это долгая история, — заметил я. — А потому, думаю, всем нам не мешало бы устроиться поудобнее и выпить по чашечке кофе. Так, кому с сахаром и сливками?.. Кому только с сахаром?.. Кому просто со сливками?.. А всем остальным черный, да? Прекрасно.
Не думаю, что им так уж хотелось кофе, просто мне нужна была передышка. Кэролайн с Элисон разнесли мерзопакостную бурду по комнате. Я отпил глоток, скроил гримасу и продолжил.
— Жил да был некогда, — начал я, — один человек по имени Хейг Петросян, и висела у него в столовой картина. Позднее ей дадут название «Композиция в цвете», но сам Петросян, очевидно, называл ее просто: «картина моего друга Пита», примерно такими словами. Впрочем, не важно, как он там ее называл. Суть в том, что сразу после его смерти картина исчезла. Возможно, она была похищена одним из членов семьи. Возможно, кто-то из слуг удрал, прихватив с собой эту картину и воображая, что…
— И очень может быть, что ее украл сын Хейга Петросяна Уильям, — вставила Элспет Петросян и метнула подозрительный взгляд вправо, а потом с тем же подозрением уставилась на меня.
— Очень может быть, — миролюбиво согласился я. — Сейчас уже не важно, кто взял эту картину. Важно, что затем она попала в руки человеку, который изобрел весьма хитроумный способ делать деньги. Он скупал картины, а затем раздавал их.
Кэролайн удивилась:
— И это называется делать деньги?
— Во всяком случае, именно так поступал наш господин. Приобретал полотно какого-нибудь известного художника, подлинное, а не подделку, и одалживал его раз или два на экспозиции. С тем, чтоб подтвердить законность приобретения данной картины и свои права на нее. Затем он нанял одного одаренного, если не сказать эксцентричного художника, и тот делал с картины копии. После чего владелец позволял уговорить себя пожертвовать картину в какой-нибудь музей, но вся штука в том, что место оригинала там занимала копия. И далее он придерживался той же тактики. Дарил ту же картину в другой музей на другом конце страны, потом снова делал копию, и снова картина переходила из рук в руки. Иногда он варьировал комбинацию и продавал одну из картин какому-нибудь коллекционеру, причем выбирал таких, которые не станут афишировать свои приобретения. В течение десяти лет он умудрился раз пять-шесть продать или передать в дар одну и ту же картину, но особое предпочтение, естественно, отдавал при этом абстракционистам типа Мондриана, а его чокнутый помощник изготовлял одно полотно за другим с незначительными вариациями, и это могло продолжаться бесконечно.
Чем больше денег вкладываете вы в дело, тем доходнее оно становится. Передавая в дар музею картину, оцененную в четверть миллиона долларов, вы экономите при этом около сотни тысяч на налогах. Попробуйте сделать подобное хотя бы пару раз — и вот вы уже с лихвой окупили приобретение оригинала, и это при том, что оригинал остается у вас. Но есть одна проблема.
— Какая же? — спросила Элспет.
— Опасение быть пойманным. Нашему убийце стало известно, что мистер Дэнфорд устраивает ретроспективную выставку работ Пита Мондриана, что само по себе еще не являлось поводом для беспокойства. В конце концов, его подделки выставлялись и прежде, и все сходило с рук. Но случилось так, что мистер Дэнфорд узнал, что в обращении находится куда больше полотен Мондриана, чем успел написать этот художник. Как это говорится о Рембрандте?.. Он написал двести портретов, из них триста находятся в Европе и еще пятьсот — в Америке.
— Мондриана на таком уровне и с таким размахом никогда не подделывали, — вставил Дэнфорд. — Просто в последнее время на эту тему начали распространяться разные огорчительные слухи. И я решил сочетать ретроспективный показ с тщательной экспертизой на подтверждение подлинности каждого Мондриана, представленного на эту выставку.
— И к концу этой экспертизы включили в черный список и дар мистера Льюиса.
— Верно, — сказал Дэнфорд, а мистер Льюис кивнул.
— Наш убийца узнал об этом, — продолжил я, — и очень испугался. Он знал, что Ондердонк тоже собирается выставить свою картину, и, сколько ни старался, отговорить его не смог. И в то же время не мог признаться Ондердонку, что продал ему подделку, а тот уже заподозрил что-то неладное. Такая, по всей видимости, сложилась ситуация. Ясно одно: Ондердонк должен был умереть, а картина — исчезнуть, и слух о том, что эта вещь похищена, необходимо было распространить как можно шире. И тут убийце пришло в голову использовать меня, сделать так, чтоб именно меня обвинили в похищении и убийстве, а самому остаться в стороне. Ситуация со мной устраивала его вне зависимости от того, признают меня виновным или нет… Если да — что ж, прекрасно. Если нет — тоже хорошо. В любом случае полиция не стала бы искать другого убийцу, имевшего мотивы расправиться с Ондердонком. Полиция решила бы, что виноват я, даже если бы не удалось доказать моей вины в суде. Тогда они просто закрыли бы дело.
— А мы выплатили бы родственнику, проживающему в Калгари, триста пятьдесят тысяч долларов за подделку, — вставил Орвилл Уайденер.
— На что убийце было глубоко наплевать. Главная его цель — это самосохранение и возможность спокойно продолжать свое дело.
Рей спросил:
— Кто это сделал?
— Гм?..
— Кто торговал поддельными картинами и убил Ондердонка? Кто это сделал?
— О, убийцей мог оказаться только один человек, — ответил я и обернулся к кушетке. — Это ведь вы, не так ли, мистер Барлоу?
Тут все собравшиеся еще раз тихо ахнули, а мистер Дж. Маклендон Барлоу, сидевший и без того очень прямо, еще больше выпрямился.
— Ну, разумеется, все это полная ерунда, — сказал он.
— Не сомневался, что вы станете отрицать.
— Пустая, безответственная болтовня и бред! Мы с вами до сегодняшнего дня никогда не встречались, мистер Роденбарр. И никакой картины Гордону Ондердонку я не продавал. Да, он был добрым моим другом, и я страшно скорблю по поводу его трагической кончины, но никакой картины я ему не продавал. Попробуйте доказать обратное!
— О, Господи!.. — вздохнул я.
— И никогда ни в какую книжную лавку я не заходил и не представлялся ни вам, ни кому бы то ни было еще Гордоном Ондердонком. Нет, я понимаю, как могло возникнуть это недоразумение. Я действительно передал в дар галерее Хьюлетта полотно Мондриана. И не собираюсь этого отрицать, потому что там, на стене, висит табличка, подтверждающая этот факт.
