— У меня был один такой, — ответила она. — Кейт, помнишь? Хотел стать моим учеником. Был рад исполнять любую собачью работу, чтобы я научила его стричь собак. Выгодная сделка, только я его терпеть не могла. Он действовал мне на нервы.
— Не скажу, что Генри действует мне на нервы, — признался я. — Утром не подействовал, а они сегодня не в лучшей форме.
— Твои нервы?
— Тяжелая ночь, — кивнул я.
— У меня тоже.
— Я думал, ты была с Эрикой.
— Была.
— Мне казалось, с ней ты ограничиваешься кампари с содовой.
— Мне тоже так казалось, — сказала Кэролайн. — Так что на ланч, Берн? Я не завтракала, так что уже проголодалась.
— Я тоже. А что на ланч — не знаю.
— Ты купил сам не знаешь что?
— Я ходил к узбекам.
— К тем двоим из Ташкента?
— Ну да, сама знаешь, как там у них. Меню вывешено, но кто поймет, что означают все эти слова? Я ткнул пальцем наугад и дал им деньги, один дал мне еду, а другой — сдачу.
— Значит, их действительно двое. — Она распечатала контейнер и понюхала. — Не похоже, что это что-то легкое.
— О, черт, — воскликнул я. — Совсем забыл!
Она положила полную вилку в рот, и глаза у нее стали круглыми.
— Ну совсем не легкое!
— Брось. Принесу что-нибудь еще.
— Нет-нет, не надо. Может, в таком состоянии как раз и неправильно есть что-то легкое. А что, если острая пища — именно то, что требуется?
— И правда острая. Похоже, ею можно ржавые трубы прочищать.
— На мои трубы уже подействовало. Вкусно, правда? Кажется, мне уже лучше.
— Здорово.
— А если потом станет хуже, пойду домой. И это тоже будет правильно. Как думаешь, Берн, что это такое?
— Понятия не имею.
— Тогда лучше и не знать. Легкая еда для расстроенного желудка — это все ерунда. Как и диета при язве.
— У тебя нет язвы.
— Будет, — заявила Кэролайн, — если каждый день есть узбекскую пищу. А с чего у тебя тяжелое утро?
— Я пил с Марти. А потом пил с Генри.
— С Генри-сиделкой?
— С ним. С Марти мы пили «Кесслер», а с Генри — «Олд Оверхолт». Они оба любят ржаное виски, и оба профи в этом деле. А вот я надрался.
Я поведал ей, как закончился вечер — чтобы начаться снова в половине четвертого и завершиться вторично, когда примерно часом позже я вернулся в постель.
— Ого! — воскликнула она. — А я-то думала, что безумный вечер был у меня!
— Что произошло?
— Эрика решила отпраздновать деловой успех, — сообщила Кэролайн. — Поэтому повела меня в «Лорелею».
— На шестидесятом этаже? Круче некуда? Неописуемые виды? В ту самую «Лорелею»?
— В ту самую. Я нарядилась в то, что Эрика заставила меня купить, и чувствовала себя очень неловко, но она твердила, что я прекрасно выгляжу, и к концу второго «Роб Роя» я начала ей верить.
— Откуда взялся «Роб Рой»?
— Официант принес. А-а, ты спрашиваешь, почему «Роб Рой», а не кампари? Так ведь это был праздник. Особый случай, и мы имели право слегка набраться.
— Набраться.
— И виды превосходные. Оттуда видно и Джерси, и Квинс. Хотя что такого особенного — увидеть места, куда ты и не думаешь поехать? — Она пожала плечами. — Тем не менее, Берн, это действительно шикарно. С мытьем ротвейлеров никакого сравнения.
— И все это — Нью-Йорк.
— Ротвейлеры, зал «Лорелея», ребята из Ташкента. — Она выбрала маленькую жареную пышку, сунула ее в рот, прожевала и потянулась за чаем со льдом. — Люди не из Нью-Йорка могут прожить всю жизнь, так и не узнав вкуса узбекской еды. Они не понимают, чего лишаются.
— Бедняги.
— Впрочем, с другой стороны, мы тоже не знаем, что едим. Берн, на чем я остановилась?
— На шестидесятом этаже, не считая двух бокалов «Роб Роя».
— Все верно. Мы потеряли счет «Роб Роям». Но я собиралась рассказать тебе о другом. К нам стали клеиться двое парней.
— Ух ты!
— «Ух ты»? Это все, что ты можешь сказать?
— А что ты хочешь, чтобы я сказал? Вы — две привлекательные женщины, легко представить, что парни к вам клеятся.
— Берн, парни ко мне не клеятся.
— Никогда?
— Ну, примерно раз в два года, — призналась Кэролайн, — какой-нибудь алкаш забредает в «Уютное местечко» или к «Генриетте Хадсон», не подумав, что это лесбийский бар, и если я попадаюсь ему на глаза, а он достаточно набрался, он пытается ко мне приставать. Но обычно парни меня обходят. Потому что совершенно ясно, что я лесбиянка.
— Вчера же ты была не в «Уютном местечке».
— Да, и на мне были не брюки со свитером. И волосы длиннее, чем я обычно ношу с тех пор, как перестала быть девчонкой с косичками. А еще я воспользовалась помадой и карандашом для глаз…
— Серьезно? Карандашом для глаз?
— И еще какой-то дрянью, даже названия не знаю. Эрика сделала мне макияж. Мы были у нее дома и вели себя как девчонки на девичнике, раскрашивая друг друга. Только она сама себя красила, потому что я не умею.
— Карандаш для глаз, — повторил я. — Значит, они предложили вас угостить, вы им посоветовали проваливать, и…
— Нет.
— Нет?
— Я только заговорила, как Эрика пнула меня под столом. Потом она посмотрела на них, хлопая ресницами, и сказала: ну конечно, с удовольствием, они вполне могут нас угостить. Они присели за наш столик, мы быстро допили «Роб Рой», чтобы освободить место для угощения.
— Действительно странно, — признался я. — Что это на нее нашло?
— Об этом я как раз и думала. Может, ей алкоголь в голову ударил? Знаешь, как бывает с людьми, которые обычно пьют очень мало и вдруг позволяют себе лишнего?
— И вот что из этого получается.
— Ну да. Я подумала, может, тут как раз такой случай и мне надо попытаться увести ее оттуда. Но потом ей понадобилось в дамскую комнату, и она позвала меня с собой. — Кэролайн нахмурилась. — Мужчины ведь так не делают? Не ходят в туалет парами?
— Те мужчины, с которыми я общаюсь, не ходят.
— Тут я на их стороне, Берн. У меня не возникает желания собирать компанию, когда мне нужно сходить в сортир. Я просто ухожу и возвращаюсь. Но Эрика задумала другое. Она хотела пообщаться без мужчин.
— И?
— И меня это устроило, потому что у меня были к ней вопросы. Типа «что мы будем делать с этими клоунами». И она попросила меня подыграть.
