— Как видишь.
— Так я и думала, — сказала она и помахала рукой, привлекая внимание официантки. — Эй, Макс! — крикнула она. — Принеси Берни выпить, пожалуйста. Ржаное виски, и можно двойное.
— Я же сказал…
— Я слышала, Берн. И все поняла. Сегодня у тебя рабочая ночь, а ты не пьешь на работе. Ничего, кроме содовой, фруктовых соков, кофе и прочих напитков, которые не в счет. Я все это знаю.
— Тогда зачем?..
— Я понимаю твою безалкогольную установку, — продолжила Кэролайн. — Хотя она мне и кажется несколько чрезмерной. И я никоим образом не собираюсь ее подрывать.
— Но ты же заказала спиртное?
— Да, — кивнула она, — и именно ржаное виски, поскольку помню, что оно тебе когда-то понравилось. Смотри-ка, уже несут. Спасибо, Максин, а это полоскание, пожалуй, лучше слей обратно. — Она протянула официантке недопитый кампари. — Твое здоровье, Берни.
Она взяла мой бокал и залпом осушила его.
— Я этому научилась с Эрикой, — пояснила Кэролайн. — Сама она почти не пьет, не любит это дело, понимаешь? Она заказала кампари, потому что с ним легко остановиться на первом бокале.
— Хороший совет. «Закажите бокал кампари — и второго вам не захочется».
— Понимаешь, она очень переживает, что я много пью.
— Ну, не так уж и много.
— Сама знаю, — кивнула она, — и если заказываю дамские напитки с фруктовым салатом и чем-нибудь сверх того или если уговорю пару бутылок шардоне за ужином — она и слова не скажет. Но поскольку я пью по-мужски — она готова нестись на собрание анонимных алкоголиков и рассказывать, какая я страшная пьяница.
— Ты иногда выпиваешь, — согласился я. — Но не так уж это страшно.
— Вот и я о том же. Тем не менее каждый раз, когда мне выпадает лишний день мытья собак, она считает, что я слишком бурно это дело отмечаю. А еще хочет, чтобы я перестала ходить в «Бам Рэп». Я сказала, что это не обсуждается. Берни, сказала я ей, мой самый лучший друг, и я не собираюсь заставлять человека пить в одиночку. Так что выкинь это из своей миленькой головки. А она ведь миленькая, правда, Берни?
— Даже очень.
— Но самое забавное, — добавила Кэролайн, покачав головой, — она считает, что это я — миленькая. Ну не смех, а?
Я вообще-то тоже так считаю, но предпочитаю не заострять эту тему. Кэролайн Кайзер приписывает себе парочку дюймов роста, так что при ее пяти футах она ненамного выше некоторых псин, которых она обихаживает в салоне красоты «Пудель», расположенном через два дома от «Барнегат Букс» вверх по улице (или вниз, в зависимости от того, откуда идти). На неделе мы устраиваем совместные ланчи — у нее или у меня, а после работы заруливаем в «Бам Рэп», и она мой лучший друг и временами подельница. Если бы она не была лесбиянкой (или, допустим, я был бы не мужчиной), между нами вполне мог возникнуть роман, как у людей, и он бы развивался своим чередом, как положено романам, и так далее. А так, как есть, мы можем всю жизнь оставаться лучшими друзьями. Я искренне считаю, что так оно и будет. (Однажды возникли некоторые сложности, когда у нас одновременно была одна девушка, но мы разобрались с этим без малейшего ущерба.)
Так что да, она миленькая, с темными волосами, кругленькой мордашкой и большими глазами; порой я делаю ей комплименты по поводу одежды — примерно так, как мог бы похвалить галстук моего приятеля мужского пола. Но это бывает нечасто, потому что я редко обращаю внимание на такие вещи.
— Она права, — ответил я. — Однако в тебе что-то изменилось. Ты отпустила волосы, да?
— Обычное дело, Берни, между стрижками. Это же не бритье. Ты не занимаешься этим ежедневно.
— Они выглядят длиннее, чем обычно, — настаивал я. Сколько я помню Кэролайн, она всегда носила стрижку в стиле голландского мальчика, может, подсознательно отдавая дань тому сообразительному малому, который спас Голландию от потопа, заткнув пальцем дыру в плотине. — Челка как всегда, а вот сзади — длиннее.
— Ну, я пытаюсь внести некоторое разнообразие. Посмотреть, как это будет выглядеть.
— Выглядит неплохо.
— Эрика тоже так говорит. На самом деле это ее идея.
— Это выглядит… — протянул я, — как бы…
— Ну, договаривай, Берн.
— Выглядит несколько по-другому, вот и все.
— Мягче, более женственно. Ты это хотел сказать, Берн? Я права?
— Ну…
— Очень скоро парни станут распахивать передо мной двери, я начну пить самбуку вместо «Джонни Уокера» с красной этикеткой, потеряю свой шарм и превращусь в Ребекку с фермы Саннибрук. Ты это собирался сказать?
— Вообще-то я собирался поговорить о Честере Алане Артуре.
— О господи, это еще зачем?
— Чтобы сменить тему, — признался я. — И еще потому, что видел его статую в Мэдисон-сквер и полдня читал о нем. В 1880 году он стал кандидатом в вице-президенты как мягкая альтернатива Роско Конклингу, лидеру республиканцев из Нью-Йорка. Он шел в паре с Гарфилдом, и…
— Ты не о Джоне Гарфилде говоришь?
— Нет, и не о Брайане. О Джеймсе Аврааме Гарфилде, и ему выпал счастливый билет. Инаугурация Гарфилда прошла в марте, а…
— Не в январе?
— Нет, в те времена на это уходило больше времени. Инаугурация Гарфилда прошла в марте, а в июле он встретился с Чарльзом Гито. «Мое имя Чарльз Гито, я никогда не отрекусь от него…» Помнишь эту песню?
— Нет, Берн, но я очень многих песен 1881 года не помню.
— Один любитель фольклора записал ее несколько лет назад. Я подумал: может, ты слышала.
— Видимо, все мое внимание заняли Анита О'Дей и Билли Холидей. Но они таких песен не исполняли, а может, это было еще до меня. А кто такой Чарльз Гито и почему о нем поют песню?
— Разочаровавшийся карьерист. Он стрелял в Гарфилда, потому что не мог найти работу, и через два месяца Гарфилд скончался.
— Похоже, в те времена и умирали подольше.
— Зато Гито ждать не пришлось. Его повесили, и Честер Алан Артур стал президентом Соединенных Штатов Америки. Роско Конклинг посчитал, что ключи от Форт-Нокс у него в кармане, но вышло иначе. Артур решительно пресек попытки расширения системы государственных служащих, что привело к значительному сокращению федеральных дотаций и заставило боссов заниматься более мелкими делами.
— Да, это, конечно, способ покончить с разочаровавшимися карьеристами, — заметила Кэролайн, — но выиграть здесь нельзя. Так ты получишь целую армию раздраженных почтовых служащих. А что было дальше с Артуром? Его посчитали героем?
— Конклинг пришел в ярость, — покачал я головой, — и партия не стала выдвигать его в восемьдесят четвертом. Вместо него выдвинули Джеймса Блэйна, Гровер Кливленд победил его, и Честер Алан Артур вернулся в безвестность, где, по мнению большинства, ему всегда и было место.
