— А я-то все голову ломал, в чем он состоит.
— Теперь знаешь.
— Теперь знаю. Здесь, в этом самом квартале, несколько месяцев назад убили одну женщину. Они с мужем напоролись на грабителей, которые обчищали квартиру этажом ниже, и дело кончилось тем, что ее изнасиловали и убили.
— Помню такую историю.
— Так вот, сейчас я занимаюсь этим делом. Меня нанял вчера ее брат — он считает, что с ней разделался муж. А у той пары, чью квартиру грабили, — у их соседей этажом ниже, еврея-адвоката в отставке и его жены, с кучей денег, — не взяли никаких мехов. И знаешь почему?
— Она все их носила на себе, что ли?
— Как бы не так. Она активистка движения за права животных.
— Ах, вот оно что! Ну и молодец.
— Наверное. Интересно, ходит она в кожаных туфлях или нет.
— Возможно, и ходит. Кому какое дело? — Она наклонилась вперед. — Послушай, тогда надо и от хлеба отказаться, потому что, когда его пекут, погибают дрожжи. Тогда нельзя лечиться антибиотиками — какое мы имеем право убивать микробов? Ладно, она носит кожу и не носит мехов. И что из этого?
— Ну, знаешь…
— К тому же, — добавила она, — кожа всегда выглядит аккуратно, а мех лезет.
— С этим не поспоришь.
— То-то. Так убил ее муж или нет?
— Не знаю. Сегодня я побывал около их дома. Покажу потом, это по пути, если пойду тебя провожать. Может, чутье тебе что-нибудь подскажет и ты раскроешь дело, пройдя мимо места преступления.
— А тебе чутье ничего не подсказало?
— Нет. У него было полтора миллиона поводов ее убить.
— Полтора миллиона?
— Долларов, — пояснил я. — Страховка и ее имущество.
Я рассказал ей про Терменов и про то, что узнал от Джо Деркина и от Лаймена Уорринера, и под конец добавил:
— Не представляю себе, что я могу сделать такого, чего уже не сделала полиция. Разве что попробовать что-нибудь разнюхать. Обойти дома, поговорить с людьми. Хорошо бы узнать, не было ли у него романа, только Деркин, конечно, поинтересовался этим в первую очередь и ничего такого не обнаружил.
— А может, у него роман с каким-нибудь мальчиком?
— Мой клиент тоже так думает, но голубым обычно кажется, что весь мир голубой.
— А мы с тобой знаем, что на самом деле он мрачного черного цвета.
— Угу. Хочешь, завтра вечером съездим в Маспет?
— Это зачем? Убедиться, что мир черный и мрачный? Самое подходящее место, хотя мне не следовало бы так говорить, потому что я там, кажется, ни разу не была. А что там такое?
Я объяснил ей, и она сказала:
— Не люблю бокса. Не из каких-нибудь моральных соображений: я ничего не имею против, если двум здоровым мужикам нравится дубасить друг друга. Только обычно я переключаюсь на другой канал. И к тому же завтра вечером у меня занятия.
— Что у тебя в этом семестре?
— Современная литература Латинской Америки. Я постоянно говорю себе, что надо бы прочесть все эти книжки, а теперь и правда придется это сделать.
Осенью она занималась городской архитектурой, и я несколько раз ходил с ней смотреть на всякие здания.
— Тебе надо бы повидать тамошнюю архитектуру, — сказал я. — Хотя, по правде говоря, мне туда тоже идти совершенно незачем. Нет никакой нужды отправляться в такую даль, чтобы посмотреть на этого человека, — живет он прямо тут, по соседству, а его контора — на углу Сорок Восьмой и Шестой авеню. Наверное, это просто оправдание, чтобы пойти посмотреть бокс. Если бы в спортзале «Нью-Маспет» вместо бокса играли в сквош
[12]
, я, должно быть, остался бы дома.
— Ты не любишь сквош?
— Никогда не видел, так что не знаю. Может быть, и люблю.
— Может быть. Я как-то познакомилась с одним человеком, он был классный игрок в сквош. Врач-психолог из Скенектеди приезжал сюда на соревнования. Я, правда, не видела, как он играет.
— Если встречу его в Маспете, скажу тебе.
— Как знать, мир не так уж велик. Ты говоришь, Термены жили в квартале отсюда?
— В этом самом квартале.
— Возможно, они бывали здесь. Возможно, Гэри их знает. — Она нахмурилась. — Знал. Знает его, знал ее.
— Может быть. Давай его спросим.
— Спрашивай ты, — сказала она. — Я что-то запуталась во временах глаголов.
Заплатив по счету, мы прошли в бар. Гэри стоял за стойкой — высокий костлявый человек с забавными манерами и с бородкой, свисавшей с подбородка, словно гнездо иволги. Он сказал, что рад нас видеть, и спросил меня, когда для него будет работа. Я ответил, что не знаю.
— Как-то раз этот господин доверил мне весьма важное дело, — сказал он, обращаясь к Элейн. — Это было тайное задание, и я с ним справился.
— Ничего удивительного, — отозвалась она.
Я спросил про Ричарда и Аманду Терменов. Он сказал, что время от времени они приходили сюда — иногда с какой-нибудь парой, иногда одни.
— Он выпивал перед обедом мартини с водкой, —сказал он. — А она рюмку вина. Бывало, он заходил и один, чтобы выпить в баре стакан пива. Не помню какого. Кажется, светлого.
— Он появлялся здесь после убийства?
— Я его видел только раз. Неделю-две назад он с каким-то человеком пришел сюда пообедать. Это единственный раз, когда я его видел с тех пор. Знаете, он ведь живет совсем рядом.
— Знаю.
— В этом же квартале. — Гэри наклонился через стойку и понизил голос: — А в чем дело? Есть подозрения, что там что-то неладно?
— Как не быть подозрениям? Ведь женщину изнасиловали и задушили.
— Вы знаете, о чем я. Это он сделал?
— А как вы думаете? Похож он на убийцу, по-вашему?
— Я слишком долго живу в Нью-Йорке, — ответил он. — По-моему, тут все похожи на убийц.
По дороге домой Элейн сказала мне:
— Знаешь, кто мог бы с удовольствием пойти с тобой завтра на бокс? Мик Баллу.
— Возможно. Давай заглянем в «Гроган» на минутку?
— Конечно, — сказала она. — Мик мне нравится. Он был там, обрадовался, когда нас увидел, и пришел в восторг, когда я предложил ему завтра съездить в Маспет и посмотреть, как здоровые мужики дубасят друг друга. В «Грогане» мы задерживаться не стали, а когда вышли, я взял такси, так что нам не пришлось пройти мимо дома, где умерла Аманда Термен — к ужасу ее мужа или при его участии.
