Термен скатился с кровати на пол и попробовал колотить ногами в пол, но там лежал толстый ковер, и привлечь внимание обитателей квартиры этажом ниже ему не удалось. Тогда он повалил торшер, но на шум никто не отозвался. Термен подполз к жене, надеясь привести ее в чувство, но она ни на что не реагировала и, кажется, не дышала. Кожа у нее была холодная на ощупь, и он испугался, что она умерла.
Высвободить руки Термен не мог, а рот у него был заклеен. Он не без труда избавился от пластыря и начал кричать, но никто не откликался. Окна были, конечно, закрыты, а толстые стены и перекрытия не пропускали звуков. В конце концов ему удалось перевернуть столик, на котором стоял телефон. На столике оказалась еще и металлическая лопаточка, которой адвокат уминал табак в трубке. Зажав ее в зубах, Термен набрал 911
[6]
, сообщил телефонистке свою фамилию и адрес и сказал, что его жена, кажется, мертва или умирает. Потом он потерял сознание — в таком положении его и обнаружила прибывшая полиция.
Это случилось во вторую субботу ноября, в ночь на воскресенье. А в последний вторник января, в два часа дня, я сидел в баре «Джимми Армстронг» и пил кофе.
Напротив меня за столиком сидел мужчина лет сорока с короткими темными волосами и подстриженной бородкой, в которой пробивалась седина. Он был одет в коричневый твидовый пиджак, а под ним — свитер из некрашеной шерсти. По цвету лица было видно, что он редко бывает на воздухе, — для середины нью-йоркской зимы это дело обычное. Он задумчиво смотрел на меня сквозь очки в металлической оправе.
— Я думаю, что мою сестру убил этот мерзавец, — сказал этот человек. Слова были резкие, но произнес он их ровным, бесстрастным голосом. — Я думаю, что он ее убил и может выйти сухим из воды, а я этого не хочу.
Бар «Армстронг» расположен на углу Десятой авеню и Пятьдесят Седьмой улицы. Здесь он помещается уже несколько лет, а раньше был на Девятой авеню, между Пятьдесят Седьмой и Пятьдесят Восьмой, там, где сейчас китайский ресторан. В то время я там, можно сказать, дневал и ночевал. Бар находится по соседству с отелем, где я живу, сразу за углом, и я там обедал, встречался с клиентами и проводил почти все вечера за своим обычным столиком в глубине зала, разговаривая с посетителями или просто предаваясь размышлениям за рюмкой бурбона — чистого, или со льдом, или, чтобы не заснуть, с кофе.
Когда я бросил пить, бар «Армстронг» оказался в самом начале неписаного перечня людей, мест и занятий, которых мне следовало избегать. Мне стало легче это делать, когда Джимми не удалось продлить срок аренды и он перебрался на квартал западнее, оказавшись в стороне от моих обычных повседневных маршрутов. Долгое время я там вообще не показывался, но потом один мой непьющий приятель как-то поздно вечером предложил заглянуть туда перекусить, и с тех пор я, может быть, раз шесть там обедал. Говорят, что, когда стараешься не пить, надо держаться подальше от всяких забегаловок, но бар «Армстронг» больше напоминает ресторан, чем забегаловку, особенно в его нынешнем перевоплощении — с декоративными кирпичными стенами и папоротниками в горшках над головой. Магнитофон тихо играет классические мелодии, а по выходным после обеда выступает настоящее камерное трио. Все это ничуть не похоже на обычный шумный притон, каких сколько угодно в Адской Кухне
[7]
.
Когда Лаймен Уорринер сказал, что приехал из Бостона, я предложил встретиться у него в отеле, но оказалось, что он остановился у своего знакомого. Сам я живу в крохотном номере, а холл моего отеля слишком непригляден и не внушает доверия. Так получилось, что я снова назначил встречу с потенциальным клиентом в баре Джимми. Сейчас из динамиков слышалась музыка XVII века в исполнении квинтета деревянных духовых, я пил кофе, а Уорринер прихлебывал чай «Эрл Грей» и обвинял Ричарда Термена в убийстве.
Я спросил, что говорит полиция.
— Дело пока не прекращено. — Он нахмурился. — Это как будто должно означать, что они продолжают над ним работать, но, насколько я понимаю, означает как раз обратное — они почти не надеются раскрыть убийство.
— Ну, это не совсем так, — возразил я. — Обычно это означает, что прекращен активный розыск.
Он кивнул:
— Я говорил с детективом Джозефом Деркином. Кажется, вы с ним друзья.
— Мы в дружеских отношениях.
Он поднял одну бровь.
— Тонкое различие. Детектив Деркин не сказал, что считает Ричарда виновным в смерти Аманды, но виду него при этом был такой… Вы, наверное, понимаете, что я хочу сказать.
— Думаю, что да.
— Я спросил его, не могу ли чем-нибудь помочь разобраться в этом деле. Он сказал, что по официальным каналам делается все возможное. Только через минуту я сообразил: ведь он не имеет права напрямик посоветовать мне нанять частного детектива, но намекает как раз на это. Я сказал: «Может быть, в неофициальном порядке, скажем, какой-нибудь частный детектив…» — и он ухмыльнулся, словно хотел дать мне понять, что я попал в точку.
— Он не мог сказать этого прямо.
— Нет, конечно. И напрямик порекомендовать мне вас тоже не мог, насколько я понимаю. «Что касается рекомендаций, — сказал он, — то я имею право только посоветовать вам воспользоваться телефонным справочником. Впрочем, могу еще сказать, что тут совсем поблизости живет один человек, которого вы не найдете в телефонном справочнике, потому что у него нет лицензии, и действует он совершенно неофициально». Я вижу, вы улыбаетесь.
— У вас получается очень похоже на Джо Деркина.
— Спасибо. Жаль, что на этот мой талант нет спроса. Не возражаете, если я закурю?
— Ничуть.
— Вы уверены? Сейчас чуть ли не все бросают. Я тоже бросал, а потом начал снова.
Кажется, ему хотелось поговорить на эту тему, но он просто достал «Мальборо», прикурил и так жадно затянулся, словно и минуты не мог прожить без сигареты.
— Детектив Деркин сказал, что методы работы у вас оригинальные и даже эксцентричные.
— Так и сказал?
— Примерно. Еще он сказал, что расценки у вас произвольные и непредсказуемые, — нет, это тоже не дословно. Сказал, что вы не представляете подробных докладов и не ведете учета своих расходов. — Он слегка наклонился вперед. — Я готов на это согласиться. И еще он сказал, что если уж вы вцепитесь во что-то зубами, то не отступитесь, а как раз это мне и нужно. Если этот сукин сын убил Аманду, я должен знать.
— А почему вы думаете, что убил ее он?
— Чутье подсказывает. Наверное, это не слишком научный довод.
— Из чего не следует, что он неверен.
— Нет, не следует. — Он пристально посмотрел на свою сигарету. — Этот человек мне никогда не нравился. Я старался относиться к нему хорошо, потому что Аманда его любила или была в него влюблена, называйте как хотите. Но не так-то легко уговорить себя, что тебе симпатичен человек, которому ты явно не нравишься. Во всяком случае, мне это оказалось нелегко.
