Хотя между нами никогда не было разговора о том, чтобы порвать все прежние связи, мы, по существу, так и сделали. Я больше ни с кем не встречался, и она тоже, если не считать клиентов. Время от времени она отправлялась куда-нибудь в номер или принимала кого-нибудь у себя на квартире. В начале нашей связи это меня не особенно беспокоило — по правде говоря, даже делало ее, может быть, еще привлекательнее, — и я не видел, почему это должно беспокоить меня теперь.
А если бы и начало беспокоить, я всегда мог попросить ее бросить. За эти годы она заработала неплохие деньги и почти все их сберегла, вложив большую часть в недвижимость, которая приносила хороший доход. Она вполне могла покончить с этим и жить не хуже, чем прежде.
Но что-то мешало мне ее об этом попросить. Наверное, не хотелось признаться и ей, и самому себе в том, что это меня беспокоит. И почти так же не хотелось предпринимать какие-то шаги, которые хоть сколько-нибудь изменили бы характер наших отношений. Наша связь продолжалась, так что менять что-то было незачем.
Однако понемногу все меняется. Иначе и быть не может. Даже когда все остается неизменным, один этот факт уже что-то меняет.
Мы избегали произносить слово, которое начинается на "л", хотя, конечно, именно любовью было мое чувство к ней, а ее ко мне. Мы старались не говорить ни о женитьбе, ни о том, чтобы жить вместе, хоть я об этом иногда подумывал и не сомневался, что и она тоже. Но мы никогда ни о чем таком не разговаривали. Это была еще одна тема, которой мы не касались, — так же, как любви или способа, каким Элейн зарабатывает на жизнь.
Конечно, рано или поздно нам пришлось бы обо всем этом подумать, и поговорить, и даже что-то решить. Но пока мы жили, стараясь ни о чем не задумываться, день за днем — с тех пор как я перестал поглощать виски быстрее, чем его гонят, меня научили именно так относиться ко всему на свете. Кто-то сказал, что жизнь нужно воспринимать именно так — день за днем. В конце концов, каждый из нас только так и живет.
* * *
В тот четверг после обеда, примерно без четверти четыре, в доме Кхари на Колониал-роуд зазвонил телефон. Когда Кинен Кхари взял трубку, какой-то мужской голос произнес:
— Эй, Кхари. Она ведь так и не пришла домой, правильно?
— Кто говорит?
— Не твое собачье дело, кто говорит, дерьмо арабское. Твоя жена у нас. Ты хочешь получить ее обратно или нет?
— Где она? Дайте мне с ней поговорить.
— А вот хрен тебе, Кхари, — сказал человек и бросил трубку.
Несколько секунд Кхари стоял, крича «Алло!» в молчащую трубку и пытаясь сообразить, что делать дальше. Потом выскочил из дома, кинулся к гаражу и убедился, что его «бьюик» на месте, а ее «тойоты» нет. Добежав до ворот, он оглядел улицу и вернулся в дом. Снова схватил трубку, услышал гудок и стал думать, кому позвонить.
— Господи Боже мой, — произнес он вслух, положил трубку и крикнул: — Франси!
Взбежав по лестнице, он ворвался в спальню и еще раз громко позвал ее. Конечно, ее там не могло быть, но он ничего не мог с собой поделать, он должен был осмотреть все комнаты. Дом был большой, и он бегал из комнаты в комнату, не переставая ее звать, охваченный паникой и в то же время чувствуя себя зрителем. Наконец, он снова оказался в гостиной и увидел, что оставил телефонную трубку снятой. Вот это гениально! Вдруг они хотят с ним связаться и не могут дозвониться? Он положил трубку на аппарат и изо всех сил пожелал про себя, чтобы телефон зазвонил. Почти мгновенно раздался звонок.
На этот раз он услышал другой мужской голос, более спокойный и вежливый. Голос произнес:
— Мистер Кхари, я пытался вам дозвониться, но у вас было занято. С кем вы говорили?
— Ни с кем. Просто трубка лежала на столе.
— Надеюсь, вы не звонили в полицию?
— Я никуда не звонил, — сказал Кхари. — Я сделал это нечаянно, думал, что положил трубку на аппарат, а на самом деле положил рядом. Где моя жена? Дайте мне с ней поговорить.
— Не надо класть трубку рядом с аппаратом. И не надо никуда звонить.
— Я не звонил.
— И уж во всяком случае — в полицию.
— Чего вы хотите?
— Я хочу помочь вам вернуть жену. Если вы, конечно, этого хотите. Вы хотите ее вернуть?
— Господи, да что вы...
— Отвечайте на вопрос, мистер Кхари.
— Да, я хочу ее вернуть. Конечно, хочу.
— А я хочу вам помочь. Не занимайте телефон, мистер Кхари. Я буду вам звонить.
— Алло! — крикнул Кхари. — Алло!
Но в трубке слышались только гудки.
Минут десять он шагал взад и вперед по комнате, ожидая звонка. Потом его охватило ледяное спокойствие. Он перестал шагать и сел на стул около телефона. Когда раздался звонок, он взял трубку, но ничего не сказал.
— Кхари? — Это был снова тот, грубый голос.
— Чего вы от меня хотите?
— Чего я хочу? А как по-твоему, козел вонючий, чего я хочу?
Кхари ничего не ответил.
— Денег, — произнес голос немного погодя. — Мы хотим денег.
— Сколько?
— И долго еще ты, арабское отродье, будешь задавать свои блядские вопросы? Ну скажи, долго?
Кхари молча ждал.
— Миллион долларов. Что ты на это скажешь, козел?
— Это просто смешно, — ответил Кхари. — Послушайте, я не могу с вами разговаривать. Пусть мне позвонит ваш приятель, может быть, с ним мы договоримся.
— Ах ты, бурнус сраный, уж не хочешь ли ты...
На этот раз бросил трубку Кхари.
* * *
«Главное — это владеть ситуацией», — подумал он.
Только когда пытаешься овладеть вот такой ситуацией, можно сойти с ума. Потому что ничего нельзя сделать. Все карты у них на руках.
Но даже если не пытаться овладеть ситуацией, можно, по крайней мере, отказаться плясать под их дудку — топтаться, словно дрессированный медведь в цирке.
Он прошел на кухню и сварил чашку густого сладкого кофе в медной кастрюльке с длинной ручкой. Пока кофе остывал, он достал из холодильника бутылку водки, налил себе двойную порцию, залпом выпил и почувствовал, как его снова охватывает ледяное спокойствие. Он вернулся в гостиную с чашкой и как раз допивал кофе, когда телефон зазвонил опять.
Это был второй мужчина, вежливый.
— Вы рассердили моего друга, мистер Кхари, — сказал он. — А с ним нелегко иметь дело, когда его рассердишь.
— Я думаю, будет лучше, если теперь звонить будете вы.
— Я не вижу...
— Потому что тогда мы сможем договориться, а не разыгрывать какой-то спектакль, — продолжал Кхари. — Он что-то сказал про миллион долларов. Об этом не может быть и речи.
