— Может быть, она в нее поверила.
— Может быть, и поверит к тому времени, как закончит ее излагать. Кэплену кажется, что у нее это звучит прекрасно.
— Ты рассказал ему, что произошло на самом деле?
— Нет, в этом не было необходимости. Он знает, что ему сообщили не все, но его это устраивает. Главное — чтобы он не дал полицейским запугать ее и больше заинтересоваться моей ролью в этом деле, чем теми, кто это совершил.
— А они могут этим заинтересоваться?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Целая банда серийных убийц резвится уже больше года, а полиция Нью-Йорка даже понятия о них не имеет. Кое-кому придется не по вкусу, если выяснится, что какой-то частный детектив напал на след, который они все проморгали.
— И они убьют того, кто принес дурную весть.
— Это не первый такой случай. На самом деле они не проморгали ничего такого, что бросалось в глаза. Очень легко не заметить серию убийств, особенно когда разные дела попадают в разные районы и разные участки, а о тех особенностях, которые их связывают, в газетах не говорится. Но они все равно могут обозлиться на Пэм за то, что она раскрыла им глаза, особенно если учесть, что она уличная девка и в тот, первый, раз ничего об этом не сказала.
— А сейчас собирается об этом сказать?
— Сейчас она собирается сказать, что иногда, чтобы свести концы с концами, подрабатывала проституцией. Мы знаем, что она у них на учете, ее несколько раз задерживали за проституцию и приставание к мужчинам. Когда они занимались ее делом, они этого не знали, потому что она потерпевшая, и у них не было никакой причины выяснять, есть у нее приводы или нет.
— Но я думаю, они должны были это проверить.
— Да, это упущение, — сказал я. — Уличные проститутки часто оказываются потерпевшими, потому что они легко доступны. Надо было ее проверить. Такие вещи должны делаться автоматически.
— Но она скажет им, что перестала ходить на панель после того, как вышла из больницы? Что теперь она боится.
Я кивнул. На некоторое время она действительно бросила это, потому что пугалась до смерти при одной мысли, что надо будет сесть в машину с незнакомым мужчиной. Но привычка есть привычка, и скоро все пошло по-прежнему. Сначала она обслуживала только водителей в их машинах, потому что не хотела разочаровать мужчину или вызвать у него отвращение, когда снимет блузку, но потом обнаружила, что ее увечье вовсе не так уж отпугивает. Некоторые воспринимали его даже как пикантную особенность, а кое-кого оно очень возбуждало, и они стали ее постоянными клиентами.
Но этого никто не должен знать. Поэтому она скажет им, что работала в нескольких местах по соседству внештатной официанткой и что ее вроде как содержит тот анонимный благодетель, который направил ее ко мне.
— А как насчет тебя? — поинтересовалась Элейн. — Тебе не придется встречаться с Келли и давать ему официальные объяснения?
— Наверное, придется, но спешить с этим некуда. Я поговорю с ним завтра и выясню, нужно ли ему что-то от меня официально. Может быть, и не нужно. На самом деле у меня для него ничего нет, потому что я не нашел никаких улик. Я всего-навсего подметил нечто общее между этими тремя делами.
— Значит, длья тебья фойна окончен, mein Kapitan?
— Похоже.
— Могу спорить, что ты совсем измотался. Хочешь, пойди в другую комнату и приляг.
— Лучше уж останусь на ногах, так я скорее приду в себя.
— Пожалуй, ты прав. Есть хочешь? О Господи, да ты ведь ничего не ел с самого завтрака, правильно? Садись, сейчас я тебе что-нибудь приготовлю.
* * *
Мы съели на кухне овощной салат с луком и большую миску спагетти-бабочек с маслом и чесноком. Потом она заварила себе чай, а мне приготовила кофе, мы перешли в гостиную и уселись рядом на диване. Был такой момент, когда она сказала что-то очень уж грубое и я рассмеялся, а она спросила, что тут смешного.
— Я люблю, когда ты выражаешься, как на панели, — сказал я.
— Думаешь, я из себя изображаю? Думаешь, я какой-нибудь избалованный тепличный цветок, да?
— Нет, я думаю, что ты роза испанского Гарлема.
— Не знаю, смогла бы я выжить на панели или нет, — сказала она задумчиво. — Хорошо, что мне никогда не приходилось этим заниматься. Но знаешь, что я тебе скажу? Когда все кончится, этой маленькой уличной красотке придется уйти с холода. Пусть забирает свою единственную титьку и катится с панели к чертовой матери.
— Надеюсь, ты не собираешься ее удочерить?
— Нет, и будь уверен, что мы не будем жить в одной комнате и делать друг дружке прически. Но я смогу подыскать для нее место в приличном доме и научить ее, как создать себе клиентуру и работать, не выходя из квартиры. Знаешь, что она может сделать, если она не последняя дура? Напечатать объявление в порнографическом журнале и сообщить любителям титек, где они теперь могут получить одну по цене двух. Ну вот, ты опять смеешься, я опять говорю, как на панели?
— Нет, просто смешно.
— Ладно, смейся. Не знаю, наверно, мне надо бы просто оставить ее в покое, и пусть живет, как хочет. Но она мне понравилась.
— Мне тоже.
— По-моему, она заслуживает лучшей участи, чем таскаться на панель.
— Не только она, — сказал я. — Очень может быть, что для нее-то все закончится прекрасно. Если они поймают этих типов и будет суд, она получит свои пятнадцать минут заслуженной славы. А кроме того, теперь у нее есть адвокат, который присмотрит за тем, чтобы никто не мог опубликовать ее историю, не заплатив ей за это.
— Может быть, про нее даже снимут телефильм.
— Я бы этого не исключил, хотя вряд ли нашу приятельницу будет играть Дебора Фингер.
— Пожалуй, нет. А, придумала. Ты мне поможешь? Вот что надо сделать. Надо найти на эту роль актрису, у которой действительно ампутирована грудь. Мы же сейчас говорим о высоком искусстве, верно? Понимаешь, какую идею мы тут протолкнем? — Она подмигнула. — Вот я уже заговорила как звезда шоу-бизнеса. Могу спорить, что тебе больше нравится, когда я выражаюсь как на панели.
— Пожалуй, и то и другое неплохо.
— Согласна. Мэтт, а тебе не жалко, что ты столько возился с этим делом, а теперь придется отдать все полиции?
— Нет.
— Правда?
— А почему мне должно быть жалко? Я не имею никакого права держать все это про себя. У Департамента полиции Нью-Йорка столько сил и такие возможности, каких у меня нет. Я сделал, сколько смог, — по крайней мере, с этого конца. Я все-таки еще попробую распутать ниточку, которая попала мне в руки вчера ночью, и посмотрю, что можно будет раскопать в районе Сансет-парка.
— Полиции ты ничего не скажешь про Сансет-парк?
— Это никак невозможно.
