Через некоторое время Келли позвонил, и мы договорились встретиться в баре под названием «В ожидании приговора», рядом с районным судом. Я там ни разу не был, но он оказался точь-в-точь таким же, как бары-рестораны в центре Манхэттена, которые я хорошо знал: все отделано бронзой, кожей и темным деревом, а публика — большей частью полицейские и адвокаты.
Мы с Келли никогда не виделись — об этом обстоятельстве мы как-то не подумали, когда назначали встречу, но я его сразу узнал. Он оказался очень похож на отца.
— Я это всю жизнь слышу, — сказал он.
Он взял со стойки свое пиво, и мы уселись за столик в глубине зала. Официантка у нас была курносая и заразительно-веселая, и она его хорошо знала. Когда он попросил пастрами, она сказала:
— Это для вас будет слишком жирно, Келли. Возьмите ростбиф.
Мы взяли сандвичи из ржаного хлеба с ростбифом, нарезанным тонкими ломтиками и уложенным толстым слоем, а к ним жареный картофель и соус с хреном, от которого даже у мраморной статуи потекли бы слезы.
— Хорошее место, — сказал я.
— Лучше не бывает. Я здесь всегда обедаю.
Он взял себе еще бутылку «Молсона», а я заказал крем-соду, но официантка отрицательно покачала головой, и я попросил коку. Я видел, что Келли обратил на это внимание, хотя и промолчал. Но когда она принесла нам выпивку, он сказал:
— А раньше вы пили.
— Это вам отец говорил? Когда я его знал, я еще не так сильно пил.
— Это не он говорил. Я кое-кому позвонил и навел справки. Мне сказали, что у вас были неприятности, и вы бросили.
— Пожалуй, можно и так сказать.
— "Анонимные Алкоголики" — так это, кажется, называется? Замечательная организация, судя по тому, что я о ней слышал.
— У нее есть свои достоинства. Только это не то место, куда стоит ходить, если хочешь как следует выпить.
Он не сразу понял, что я пошутил, но потом рассмеялся и сказал:
— Так вы оттуда его знаете? Этого таинственного кавалера?
— На этот вопрос я отвечать не стану.
— Не хотите ничего о нем говорить?
— Да.
— Ладно, не буду к вам с этим приставать. Вы ведь привели ее к нам, спасибо и на том. Я не очень люблю, когда потерпевший является под ручку со своим адвокатом, но при данных обстоятельствах должен признать, что она поступила правильно. А Кэплен не такой уж и подонок. Конечно, в суде он кого угодно вываляет в грязи, если сможет, но какого черта, это его профессия, они все такие. Что ж теперь делать, повесить их всех до единого?
— Есть люди, которые сочли бы, что это неплохая мысль.
— В этом зале таких не меньше половины, — сказал он. — А другая половина — сами адвокаты. Но черт с ними. Мы с Кэпленом договорились, что будем держать это в тайне от прессы. Он сказал, что вы тоже согласитесь, он в этом уверен.
— Конечно.
— Если бы у нас были хорошие портреты обоих преступников, дело другое, но когда я посадил ее с рисовальщиком, мы добились от нее только того, что у каждого было по два глаза, нос и рот. Насчет ушей она не так уверена, думает, что тоже по два, но наверняка сказать не может. С таким же успехом мы можем напечатать на пятой полосе «Дэйли Ньюс» рисунок улыбающегося мужчины с рекламы: «Вы не видели этого человека?». У нас есть только связь между этими тремя случаями, которые мы теперь рассматриваем как серийное убийство, но какой смысл это оглашать? Чего мы добьемся, если не считать того, что перепугаем публику?
* * *
Засиживаться мы не стали. Ему надо было к двум вернуться в суд, чтобы давать показания по делу об убийстве, связанном с наркотиками, — он был завален такими делами.
— И очень трудно заставить себя волноваться по поводу того, перебьют они друг друга или нет, — сказал он. — И лезть из кожи, чтобы их прищучить. Какого дьявола, я был бы только рад, если бы наркотики наконец разрешили, хотя, клянусь Богом, никогда не думал, что могу такое сказать.
— А я никогда не думал, что когда-нибудь услышу такое от полицейского.
— В наши дни это можно слышать на каждом шагу. От полицейских, от прокуратуры, от кого угодно. Только ребята из Агентства по борьбе с наркотиками дудят в свою дуду: «Мы выигрываем войну против наркотиков. Развяжите только нам руки, и мы с ними справимся». Не знаю, может, они в это и верят, только лучше уж верить в добрую фею. По крайней мере, тогда есть надежда проснуться и найти у себя под подушкой четвертак.
— Но как можно оправдать легализацию крэка?
— Знаю, это страшная дрянь. А ангельская пыль
[23]
еще почище. Стоит нормальному, тихому человеку ее нанюхаться, как он перестает соображать и начинает кидаться на людей. Потом, через несколько часов, приходит в себя, и кто-то уже убит, а он ничего не помнит и даже не может рассказать, приятный ли был кайф. Вы спросите, буду ли я рад, если ее станут продавать в каждой кондитерской? Господи, я понятия не имею, буду я рад или нет, только неужели ее будут продавать больше, чем сейчас, когда торгуют на улице у входа, в кондитерскую?
— Не знаю.
— И никто не знает. На самом деле сейчас ангельской пыли стали продавать не так уж и много, но не потому, что люди бросают. Ее вытесняет с рынка крэк. Дорогие болельщики, вот хорошая новость из мира наркотиков — крэк помогает нам выиграть эту войну.
Мы расплатились пополам и, выйдя на улицу, пожали друг другу руки. Я обещал держать его в курсе, если надумаю что-нибудь такое, что ему было бы полезно знать, а он сказал, что сообщит мне, если им удастся что-нибудь выяснить.
— Могу вам сказать, что на это будут брошены большие силы, — сказал он. — Нам очень хочется изловить этих типов.
* * *
Я сказал Кинену Кхари, что во второй половине дня буду в его краях, и поэтому двинулся в том направлении. «В ожидании приговора» находится на Джорелмон-стрит — там, где Бруклин-Хайтс граничит с Коббл-Хиллом. Я дошел до Корт-стрит и прошел по ней до Атлантик-авеню, миновав контору Дрю Кэплена и сирийский ресторан, где мы были с Питером Кхари. Потом повернул на Атлантик-авеню, чтобы пройти мимо магазина Айюба и представить себе, как происходило похищение in situ
[24]
, — еще одно латинское выражение, которое Дрю мог бы приобщить к pro bono. Дальше я собирался ехать на автобусе, но когда добрался до Четвертой авеню, автобус только что отошел. К тому же стояла прекрасная весенняя погода, и я решил идти пешком.
Шел я часа два. Вообще-то я не намеревался идти пешком всю дорогу до Бэй-Риджа, но в конце концов так и получилось. Я думал пройти кварталов восемь или десять, а потом сесть на первый попавшийся автобус. Но через некоторое время я сообразил, что нахожусь всего километрах в полутора от Гринвудского кладбища. Я взял левее, по Пятой авеню дошел до кладбища, вошел в ворота и минут десять-пятнадцать бродил среди могил. Трава была свежая и молодая, какая бывает только в самом начале весны, а вокруг надгробий и в вазонах вовсю цвели ранние цветы.
