Стоит на краю зимнего поля в толпе суровых мужчин. Лет ему приблизительно столько же, сколько сейчас сыну. Ну, может, чуть постарше. Смотрит, как взрослые ухают кирками и мотыгами по каменистой почве. Наконец вытащили на свет огромный клубок змей, сотню, не меньше. Змеи, извиваясь, прильнули друг к другу, чтобы согреться. Потихоньку их вялые тела начинают шевелиться в лучах холодного бьющего в глаза света. Словно кишки какого-то огромного чудовища, вываленные на всеобщее обозрение. Люди обрызгали их бензином и подожгли. Не будучи в силах справиться с самим злом, жгли змей заживо, считая их олицетворением зла. Охваченные огнем, змеи извивались от боли, некоторые уползли вглубь грота, освещая пламенем дальние углы. Они ведь немые, а потому не было криков, и люди смотрели на их мучения молча, а потом в лучах зимнего заката, не говоря ни слова, разошлись по домам, чтобы не пропустить ужин.
Как-то мальчик пробудился от ночного кошмара и не захотел рассказывать отцу, что ему снилось.
— Не хочешь, не говори. Это нормально.
— Я боюсь.
— Все хорошо.
— А вот и нет.
— Это ведь был всего-навсего сон.
— Мне очень страшно.
— Знаю.
Мальчик отвернулся. Отец крепко обнял его. Сказал:
— Послушай меня.
— Что?
— Если тебе снится мир, которого раньше не было или которого никогда не будет, и тебя переполняет радость, то это как раз означает, что ты сдался. Понимаешь? Но ты не имеешь права сдаваться. Я тебе не позволю.
Когда они наконец пошли дальше, его все еще одолевала слабость, и сколько бы он себя ни обманывал, отчаяние овладело им как никогда раньше. Понос не прекращается, мерзость какая, совсем нету сил, приходится крепко держаться за ручку тележки. Глянул на мальчика ввалившимися глазами. Холодок отчуждения. Сердце не обманешь — сразу почувствовало. Через пару дней добрели до участка дороги, где пожары уничтожили все. Спекшийся слой пепла толщиной в несколько дюймов, тележка идет с трудом. Под такой коркой дорога сначала вспучилась от жара, а потом просела. Облокотился на ручку тележки и посмотрел вдаль. Хилые деревья внизу. Ручьи, наполненные серой жижей. Потемневшая опустошенная земля.
Преодолев эту выжженную местность, они начали находить на дороге вещи, брошенные когда-то беженцами. Коробки и мешки. Полусгоревшие и черные. Старые чемоданы, искореженные огнем до неузнаваемости. Кое-где в пепле — пустые ямки, там, где мародерам удалось выковырять отдельные предметы. Пройдя еще милю, стали натыкаться на мертвецов. Тела, по пояс увязшие в пепле, цепляются друг за друга, рты открыты в немом крике. Положил руку на плечо сына, велел:
— Повернись ко мне. Тебе не нужно это видеть.
— Все, что ты сейчас запомнишь, останется с тобой навсегда? Так?
— Да.
— Все нормально, пап.
— Все нормально?
— Да. Я все запомнил.
— Я не хочу, чтобы ты на них смотрел.
— Они от этого не исчезнут.
Отец остановился и облокотился на тележку. Посмотрел на дорогу, потом на мальчика. Странное спокойствие. Ребенок сказал:
— Пошли-ка дальше.
— Да-да, пошли.
— Они ведь пытались спастись, папа?
— Да.
— Почему же они не сошли с дороги?
— А куда им было идти? Все полыхало в огне.
Пробирались среди мумифицированных тел. Пепел под ногами. Черная, туго натянутая кожа на телах, потрескавшаяся и съежившаяся — на черепах. Будто громадным насосом выкачали жизнь. В молчании шли по беззвучному коридору, мимо этих душ, обреченных на вечные муки в холодном пекле дороги.
Прошли через придорожное селение, сожженное дотла. Какие-то металлические цистерны, отдельные сохранившиеся трубы из закопченного кирпича. В канавах — серые шлакообразные скопления расплавленного стекла. Вдоль дороги на мили тянутся спирали оголенных электрических проводов. Непрерывно кашлял. Заметил, что мальчик внимательно за ним наблюдает. Только о нем и думает, бедняжка. А надо ли ему это?
Расположились на дороге, съели остатки жареных хлебцев, твердых как камень, и последнюю банку тунца. Открыл банку чернослива в сиропе, передавали друг другу. Мальчик наклонил банку, и допил последние капли сиропа, и зажал банку между колен, и провел указательным пальцем по стенкам внутри, и засунул палец в рот. Отец проворчал:
— Смотри не порежь палец.
— Ты всегда так говоришь.
— Знаю.
Наблюдал, как мальчик облизывает крышку: осторожно, похоже, будто кот вылизывает свое отражение в стекле. Мальчик сказал:
— Не смотри.
— Ладно.
Пригнул крышку и поставил банку перед собой на дороге.
— Что? — спросил мальчик. — Что-то не так?
— Нет-нет.
— Скажи мне.
— Мне кажется, кто-то идет за нами по пятам.
— Я так и думал.
— Ты так и думал?
— Да. Я подумал, ты что-то подобное скажешь. Что ты собираешься делать?
— Пока не знаю.
— Что-нибудь придумал?
— Давай-ка пойдем. Начнем с того, что будем убирать за собой мусор.
— Чтобы они не решили, будто у нас много еды.
— Да.
— И тогда они попытаются нас убить.
— Они нас не убьют.
— Попытаться могут.
— Нам пока нечего бояться.
— Это хорошо.
— Думаю, не мешало бы подождать в укрытии и посмотреть, кто они.
— И сколько их.
— Правильно, и сколько их.
— Хорошо.
— Если нам удастся перейти ручей, то можно взобраться вон на тот утес и оттуда следить за дорогой.
— Хорошо.
— Найдем местечко.
Поднялись и сложили одеяла в тележку.
— Подбери банку, — сказал отец.
Только в сумерках они добрались до того места, где дорога пересекала ручей. Прошли по мосту и затащили тележку в лес, ища, где бы ее незаметно припрятать. Стояли, смотрели на дорогу, освещенную закатным солнцем. Мальчик сказал:
— А что, если мы ее под мостом спрячем?
— А вдруг они захотят спуститься за водой?
— Как ты думаешь, они сильно отстали?
— Не знаю.
— Темнеет.
— Да.
— А что, если они и ночью не останавливаются?
— Знаешь, давай найдем, откуда можно следить за дорогой. Пока со всем не стемнело.
