За мула они получили техасское седло — голый каркас, покрытый сыромятной кожей, не новое, но прочное. Новую уздечку и удила. Тканое шерстяное одеяло из Сальтильо, такое пропылённое, что не разобрать, новое оно или нет. И наконец, золотую монету достоинством два с половиной доллара. Взглянув на эту монетку у мальца в руке, техасец потребовал ещё денег, но шорник покачал головой и поднял руки — мол, разговор окончен.
А мои сапоги? напомнил малец.
Y sus botas,
[29]
сказал техасец.
Botas?
Sí.
[30]
Он стал показывать, будто шьёт.
Шорник посмотрел на сапоги и нетерпеливо сложил пальцы чашечкой. Малец разулся и встал в пыли босиком.
Закончив дела, они остановились на улочке и переглянулись. Малец закинул новую сбрую на плечо. Второй капрал посмотрел на парня из Миссури. Денег хоть сколько есть, Эрл?
Ни медяка.
У меня тоже. Тогда можно проваливать обратно в нашу забытую Богом дыру.
Малец поправил сбрую на плече. Ещё четвертак «орла»
[31]
можно просадить, напомнил он.
На Ларедито спустились сумерки. Из своих гнёзд в здании суда и в крепостной башне вылетают и носятся по кварталу летучие мыши. Пахнет горелым древесным углём. У глинобитных крылечек притулились дети и собаки, а боевые петухи, хлопая крыльями, устраиваются на ветках фруктовых деревьев. Товарищи по оружию шагают вдоль голой глинобитной стены. С площади доносится приглушённая музыка оркестра. Вот они миновали тележку водовоза, вот — провал в стене, где при свете небольшого кузнечного горна что-то куёт старый кузнец. Вот в дверном проёме показалась девушка, такая красивая, что всё вокруг расцветает.
Наконец они останавливаются у деревянной калитки. Она навешена на двери побольше — может, это ворота. Входящим приходится переступать через порожек больше фута высотой, дерево стёрлось от тысяч сапог там, где сотни глупцов запинались, падали и вываливались, пьяные, на улицу. Трое рекрутов проходят по двору мимо навеса у старой кривой и бесплодной виноградной лозы, где в сумерках расхаживают, покачивая головами, мелкие куры, входят в бар, где горят лампы, пригибаются под низким брусом и пристраиваются у стойки — первый, второй, третий.
Рядом стоит пожилой чудаковатый меннонит, он поворачивается и пристально их рассматривает. Тощий, с узенькой бородкой, в кожаном жилете и нахлобученной чёрной шляпе с плоскими полями. Рекруты заказывают виски, выпивают и заказывают ещё. На столах у стенки играют в «монте», из-за другого столика на рекрутов оценивающе поглядывают проститутки. Рекруты стоят вдоль стойки бочком, зацепившись пальцами за ремни, и озираются. Они громко обсуждают предстоящий поход, и старик-меннонит печально качает головой и прикладывается к стакану.
Они остановят вас у реки, бормочет он.
Второй капрал смотрит мимо приятелей.
Ты это мне?
У реки. Это я вам говорю. В тюрьму вас посадят, всех до одного.
Кто это, интересно?
Армия Соединённых Штатов. Генерал Уорт.
[32]
Чёрта с два у них это получится.
Молю Бога, чтобы получилось.
Капрал смотрит на приятелей. Потом наклоняется к меннониту. Это ещё что значит, старик?
Коли перейдёте реку с оружием вместе с этими флибустьерами,
[33]
назад вам дороги не будет.
Никто назад и не собирается. Мы идём в Сонору.
Тебе-то какое дело, старик?
Меннонит всматривается в обволакивающую тьму перед ними, отражённую в зеркале над стойкой бара. Потом поворачивается к ним. Глаза у него влажные, и говорит он неторопливо. Гнев Господень дремлет. Он был сокрыт миллионы лет до того, как стал человек, и только человек имеет власть пробудить его. Ад не полон и наполовину. Услышьте меня. Вы в чужую землю несёте войну безумца. И разбудите вы не только собак.
Но они накидываются на старика с ругательствами и проклятиями, пока он, бормоча, не отодвигается к другому краю стойки. Да и разве могло выйти иначе?
Ну и чем заканчиваются такие дела? Неразберихой, руганью и кровью. Они пили дальше, по улицам гулял ветер, звёзды, что были над головой, теперь висели низко на западе, молодые люди не понравились другим, были сказаны слова, после которых уже ничего не поправишь, и на рассвете малец и второй капрал стояли на коленях над Эрлом, парнем из Миссури, и звали его по имени, только он не откликался. Он лежал на боку в пыли двора. Посетители бара разошлись, проститутки тоже. Внутри какой-то старик подметал пол. Парень из Миссури лежал с проломленным черепом в луже крови, и никто не знал, чьих это рук дело. К ним подошёл ещё кто-то, и во дворе их стало трое. Это был меннонит. Дул тёплый ветерок, и восток стал сереть. Куры, угнездившиеся в виноградной лозе, завозились и закудахтали.
Нет в таверне той радости, что чувствуешь по дороге туда, проговорил меннонит. Он держал шляпу в руках, потом нахлобучил её на голову, повернулся и вышел из ворот.
IV
В поход с флибустьерами — На чужой земле — Отстрел антилоп — Преследуемые холерой — Волки — Ремонт фургонов — Пустыня — Ночные грозы — Призрачный табун — Моление о дожде — Дом в пустыне — Старик — Новая страна — Брошенная деревня — Погонщики на равнине — Нападение команчей
Пять дней спустя малец на лошади убитого пересёк площадь вместе с всадниками и повозками и выехал из городка на дорогу в долине. Они миновали Кастровилль, где койоты раскопали мертвецов и раскидали кости, перебрались через речку Фрио, переправились через Нуэсес, сошли с дороги на Президио и повернули на север, выслав вперёд и назад караулы. Ночью по неглубокому песчаному броду пересекли Дель-Норте и оказались в глухих пустынных дебрях.
К рассвету отряд растянулся по равнине длинной цепью, сухие деревянные повозки жалобно скрипели, лошади фыркали. Глухой топот копыт, лязг амуниции и непрестанное позвякивание сбруи. Вокруг расстилалась голая земля, и лишь иногда то тут, то там попадались заросли цеанотуса, опунции и клочки спутанной травы, а к югу виднелись низкие горы, тоже голые. На западе простирался горизонт, плоский и чёткий, как спиртовой уровень.
