Глэнтон с улюлюканьем рванулся вперёд. За ним устремились ещё четверо. Воины на пригорке уже спешились и поднимали упавшего. Не отрывая взгляда от индейцев, Глэнтон повернулся в седле и передал винтовку тому, кто оказался рядом. Это был Сэм Тейт, он схватил её и натянул удила с такой силой, что лошадь чуть не упала. Глэнтон и трое остальных помчались дальше, а Тейт вытащил шомпол, чтобы опереться, пригнулся и выстрелил. Лошадь, которая несла раненого вождя, сбилась с ноги, но продолжала скакать. Тейт выстрелил из второго ствола, и она на всём скаку врезалась в землю. Апачи, пронзительно крича, натягивали поводья. Глэнтон нагнулся и что-то шепнул на ухо коню. Индейцы уже перетащили вождя на другую лошадь, забрались на остальных по двое и, нахлёстывая их, снова помчались прочь. Уже вытащив пистолет, Глэнтон махнул тем, кто был позади, и один из бойцов, остановив коня, бросился на землю, взвёл пистолет, опустил рычаг механизма заряжания и воткнул его в песок. Он держал пистолет обеими руками, зарывшись подбородком в землю, и целился вдоль ствола. Лошади были в двухстах ярдах от него и шли быстрым махом. После второго выстрела мустанг, который нёс вождя, встал на дыбы, но скакавший рядом всадник протянул руку и подобрал поводья. Они попытались снять вождя с раненой лошади на ходу, но она рухнула на землю.
Первым до умирающего добрался Глэнтон: стоя на коленях, как нелепая, разящая вонью сестра милосердия, он зажал ногами голову этого варвара-чужака и вызывающе махнул револьвером в сторону дикарей. Они покружили по равнине, потрясая луками, выпустили по нему несколько стрел, а затем повернули и поскакали прочь. На груди вождя пузырилась кровь, и он поднял к небу невидящие, уже стекленеющие глаза с лопающимися капиллярами. В каждом из этих тёмных озерец отражалось по маленькому круглому солнцу.
Во главе своей небольшой колонны Глэнтон вернулся в лагерь, на поясе у него болталась привязанная за волосы голова вождя. Бойцы нанизывали скальпы на кожаные ремешки, у некоторых мертвецов были вырезаны со спины широкие полосы кожи для изготовления ремней и упряжи. С мёртвого мексиканца Макгилла тоже сняли скальп, и окровавленные черепа уже чернели на солнце. Большинство хижин сгорело дотла, в них нашлось несколько золотых монет, поэтому несколько человек ходили, расшвыривая ногами тлеющие угли. Не переставая сыпать проклятиями, Глэнтон подобрал копьё и водрузил на него голову. Она приплясывала на копье, кидая вокруг злобные взгляды, как карнавальная маска, а он ездил взад и вперёд, призывая собрать лошадей и выдвигаться. Повернув коня, он заметил сидевшего на земле судью. Сняв шляпу, тот пил воду из кожаной бутыли. Потом поднял глаза на Глэнтона.
Это не он.
Кто не он?
Вот это, кивнул судья.
Глэнтон повернул древко копья. Повернулась и голова с длинными прядями, которая теперь смотрела на него.
Кто это, по-твоему, если не он?
Судья покачал головой.
Это не Гомес. Он кивнул в сторону головы. Этот джентльмен — sangre puro.
[139]
А Гомес — мексиканец.
Он не чистокровный мексиканец.
Чистокровным мексиканцем быть нельзя. Это всё равно что быть чистокровной дворнягой. Но это не Гомес, потому что я видел Гомеса, и это не он.
А не сойдёт за него?
Нет.
Глэнтон глянул на север. Потом опустил глаза на судью.
Пса моего не видел?
Судья покачал головой.
Собираешься гнать с собой всё это стадо?
Пока не придётся с ним расстаться.
Это может случиться скоро.
Может быть.
Как считаешь, сколько времени потребуется этим йеху,
[140]
чтобы вернуться?
Глэнтон сплюнул. Это не было вопросом, и он не стал отвечать. Где твоя лошадь? спросил он.
Убежала.
Ну, если собираешься ехать с нами, добудь себе другую. Он взглянул на голову на шесте. Тоже мне называется, вождь. Тронув коня пятками, он поехал вперёд по краю воды. По озеру бродили делавары, нащупывая ногами тела в воде. Глэнтон постоял там немного, повернул коня и насторожённо, держа пистолет на бедре, поехал по разграбленному лагерю. Он ехал по следам, что вели из пустыни, откуда примчался отряд. Вернулся он со скальпом старика, который на рассвете первым показался из кустов.
Через час все были в сёдлах и ехали на юг, оставив на берегу озера кровавый хаос вперемежку с солью и пеплом и гоня перед собой полутысячное стадо лошадей и мулов. В голове колонны ехал судья, и на седле перед ним сидел странный смуглый ребёнок, покрытый пеплом. Половина волос у него обгорела, и он молчал, стоически глядя огромными чёрными, как у подкидыша эльфа, глазищами на бегущую навстречу землю. Весь отряд почернел на солнце из-за крови, которой были измазаны одежда и лица, потом все стали понемногу бледнеть от пыли, пока снова не обрели цвет краёв, где проезжали.
Всё время, пока они ехали, Глэнтон замыкал колонну. Около полудня их нагнал пёс. Грудь у него потемнела от крови, и Глэнтон вёз его на луке седла, пока тот не набрался сил. После полудня пёс долго рысил в тени лошади, а с наступлением сумерек отбежал далеко на равнину, туда, где высокие тени лошадей скользили по чапарелю на тонких паучьих ногах.
На севере уже виднелась тонкая полоска пыли, а бойцы всё ехали в темноту. Делавары то и дело спешивались и ложились, прикладывая ухо к земле, потом снова вскакивали на коней, и отряд двигался дальше.
На привале Глэнтон приказал развести костры и осмотреть раненых. Одна кобыла принесла в пустыне жеребёнка, и вскоре это хрупкое создание уже висело над собранными углями, насаженное на ствол паловерде, а делавары передавали друг другу сосуд из тыквы со свернувшимся молоком из жеребячьего желудка. С небольшой возвышенности западнее лагеря были видны костры противника. Они горели севернее милях в десяти. Сидя на корточках и закутавшись в заскорузлые от крови шкуры, бойцы считали скальпы, на которых поблёкли и спутались от крови иссиня-чёрные волосы, и нанизывали их на шесты. Среди этих изнурённых мясников, съёжившихся у огня, бродил Дэвид Браун, всё искавший того, кто помог бы ему как хирург. В бедре у него торчала стрела, прямо с оперением, и никто не хотел к ней прикасаться. Меньше всех этим хотелось заниматься Доку Ирвингу, потому что Браун обозвал его гробовщиком и брадобреем, и они старались держаться подальше друг от друга.
Ребята, молил Браун, я сам бы справился, но мне никак не ухватить её как следует.
Судья поднял на него глаза и усмехнулся.
Может, ты возьмёшься, Холден?
Нет, Дэйви, не возьмусь. Но скажу тебе, что я сделаю.
И что же?
Я выпишу тебе полис на страхование жизни от любого несчастного случая, кроме петли.
