Правда всегда одна, возразил Джон Грейди. Правда – это то, что случилось на самом деле. А не то, что кто-то себе вообразил.
Тебе нравится Энкантада, внезапно спросил капитан.
Городок как городок.
Здесь очень тихо. И очень мирно.
Наверно.
Местные жители ведут себя тише воды, ниже травы. От них нет никаких беспокойств.
Капитан подался вперед и затушил сигарету в пепельнице. Повисло гнетущее молчание. Нарушил его опять капитан:
И вдруг откуда ни возьмись появляется убийца Блевинс. Он ворует лошадей. Он убивает людей. Всех подряд. Почему? Получается, что в Америке это был мальчик, который мухи не обидит, но он приезжает в Мексику и начинает творить Бог знает что.
Капитан откинулся на спинку, грустно улыбнулся и погрозил пальцем Джону Грейди. И снова заговорил, не спуская глаз с арестованного:
Ничего подобного! Правда выглядит иначе. Блевинс никогда не был тихим мальчиком. Он всегда был совсем другим… Всегда…
Когда тюремщики привели Джона Грейди, они забрали с собой Блевинса. Он мог идти, хотя и с трудом. Когда дверь закрылась, замок щелкнул, потом покачался, погромыхал и успокоился. Джон Грейди присел возле Ролинса.
Ну как ты, спросил он.
Нормально. А ты?
И я нормально.
Что там было?
Ничего.
Что ты ему сказал?
Что ты мешок с дерьмом.
Тебя не водили в душевую?
Нет.
Тебя долго не было.
Долго.
У него там на крюке висит белый халат. Он снимает его с крюка, надевает и подвязывается веревкой.
Джон Грейди кивнул, потом посмотрел на старика. Тот сидел и не спускал с них глаз, хотя и не понимал по-английски.
Блевинс плох, сказал Ролинс.
Да. Похоже, нас переведут в Сальтильо.
Это еще что такое?
Не знаю.
Ролинс зашевелился, потом прикрыл глаза.
С тобой точно все в порядке, спросил его Джон Грейди.
Да, не беспокойся.
Он, похоже, хочет с нами договориться.
Кто?
Капитан. Хочет предложить сделку.
Какую? Что мы должны делать?
Помалкивать. Он хочет, чтобы мы держали язык за зубами.
Как будто у нас есть выбор. О чем помалкивать-то?
Не о чем, а о ком. О Блевинсе.
В каком смысле?
Джон Грейди посмотрел сначала на квадратное отверстие в двери, на косую решетчатую тень на стене над головой старика и лишь потом на Ролинса.
По-моему, они хотят его убить.
Ролинс долго сидел и молчал, повернувшись к стене. Когда он снова посмотрел на Джона Грейди, глаза его подозрительно блестели.
Может, ты ошибаешься?
Мне кажется, они разделаются с ним. Зуб за зуб…
Суки! Провались все к такой-то матери!
Привели Блевинса. Он забился в угол и молча сидел там. Джон Грейди заговорил со стариком, которого звали Орландо. Старик понятия не имел, в каком преступлении его обвиняют. Ему говорили, что как только он подпишет бумаги, то сможет проваливать на все четыре стороны, но он был неграмотным, и никто не собирался прочитать ему вслух то, что он должен был подписать. Орландо не мог точно сказать, сколько он уже тут сидит. Помнил только, что его посадили зимой. Пока они разговаривали, опять появились тюремщики, и старик замолчал.
Тюремщики поставили на пол два ведерка, а также стопку эмалированных мисок. Один из них забрал ведро для воды, другой парашу, после чего они молча удалились. Они держались как люди, привыкшие убирать за скотиной. Когда дверь за ними закрылась, заключенные расположились на корточках вокруг ведерок, а Джон Грейди стал раздавать миски, которых оказалось почему-то пять, словно должен был появиться кто-то еще. Ложек-вилок не принесли, и потому фасоль приходилось накладывать кусками тортилий.
Эй, Блевинс! Есть будешь, спросил Джон Грейди.
Я не голоден.
Подкрепиться никогда не мешает.
Лопайте сами.
Джон Грейди зачерпнул фасоли куском тортильи, положил лепешку сверху и протянул миску Блевинсу. Тот поколебался, потом взял ее и поставил себе на колени. Через какое-то время он неуверенно заговорил:
Что вы им про меня наговорили?
Ролинс перестал жевать, покосился на Джона Грейди, который обернулся к мальчишке и ответил:
Чистую правду.
Так я и поверил, проворчал Блевинс.
А ты думаешь, для них имеет какое-то значение, что мы про тебя сказали, прошипел Ролинс.
По крайней мере, вы могли бы постараться мне помочь.
Ролинс удивленно посмотрел на Джона Грейди.
Например, замолвить за меня словечко, продолжал Блевинс.
Как это мы не догадались, фыркнул Ролинс.
Вам это ничего не стоило бы…
Заткнись, недоносок, взорвался Ролинс. Чтобы я больше тебя не слышал! Только пикни – все уши оборву!
Оставь его в покое, устало произнес Джон Грейди, но Ролинс не унимался:
Ты просто кретин! Неужели ты думаешь, капитан не знает, кто ты такой? Он раскусил тебя, как только тебя увидел… Нет, он раскусил тебя раньше – до того, как ты явился на свет божий… Чтоб ты провалился, недоносок! К чертям в самое пекло…
Казалось, еще немного – и Ролинс разрыдается. Джон Грейди положил руку ему на плечо.
Кончай, Лейси… Успокойся.
Днем снова появились тюремщики, принесли воду и парашу, забрали грязные миски и ведерки из-под еды.
Интересно, как там наши лошадки, подал голос Ролинс.
На это Джон Грейди только покачал головой.
Кабальос, сказал старик
Си, кабальос, кивнул ему Джон Грейди.
В камере сделалось жарко. Заключенные сидели и прислушивались к звукам, доносившимся из поселка. По дороге время от времени проходили лошади. Джон Грейди спросил у старика, не обижают ли его здесь, но тот лишь махнул рукой. Потом сообщил, что к нему особенно и не вязались. Старик им неинтересен. Слишком слабый противник. Помолчав, он добавил, что для стариков боль – обычное дело. Болью их не удивишь.
Через три дня, с утра пораньше, за ними пришли. Троих американцев вывели на яркий свет, провели через двор, через школу, и они оказались на улице, где стоял небольшой грузовичок-полуторка марки «форд». Они топтались, грязные и небритые, держа в руках свои одеяла. Вскоре один из тюремщиков жестом велел им забираться в кузов, что они и сделали. К ним присоединился еще один тюремщик, и на них опять надели наручники, после чего приковали друг к другу буксирной цепью, которая до этого лежала свернутая в запасном колесе в передней части кузова. Из здания вышел капитан с чашкой кофе в руке. Он стоял, смотрел на грузовик, покачивался на каблуках и прихлебывал кофе. Кожаный ремень у него был начищен до блеска, а слева виднелась кобура, из которой вверх рукояткой торчал кольт сорок пятого калибра. Он что-то коротко сказал своим подчиненным, а те, в свою очередь, замахали руками, окликая человека, стоявшего на переднем бампере и копавшегося в моторе «форда». Гот поднял голову, что-то произнес, махнул рукой и снова стал копаться в моторе.
