Абасов согласно кивнул.
— И еще, — добавил Дронго, — постарайтесь держать себя в
руках. Легче всего уйти из этой жизни, сложнее принимать удары судьбы и не
сгибаться под этими ударами. Вы меня понимаете?
— Да, — кивнул Абасов.
— А теперь позовем нашего старого адвоката. Иначе он просто
обидится. Я бы на его месте так и поступил, — улыбнулся Дронго.
Глава пятая
Банк «Универсал» занимал сразу пять этажей в новом выстроенном
здании, которое появилось в центре города в конце девяностых. Именно после
августовского дефолта девяносто восьмого года началось разорение одних банков и
становление других. «Универсал» стал одним из тех банков, для которых
девальвация послужила толчком к экономическому росту. И конечно, в основе
успеха банка была продуманная стратегия развития, осуществляемая его бессменным
президентом — Иосифом Яковлевичем Гольдфельдом.
Дронго еще вчера записался на прием к президенту банка,
пояснив, что он новый адвокат арестованного Ахмеда Абасова. К его большому
удовлетворению Гольдфельд сразу назначил время, решив принять его ровно в
полдень. Дронго вошел в небольшой кабинет президента банка, когда часы
показывали точно двенадцать. С первого взгляда было ясно, что в этом кабинете
работали. Книжные шкафы, большой стол, приставной, стол для заседаний. Стулья,
кресла. Телевизор, кондиционеры. Мягкая мебель в углу, вокруг небольшого столика.
Гольдфельд справедливо считал, что слишком дорогой и изысканно обставленный
кабинет руководителя банка может вызвать недоверие к его владельцу, так
нерачительно тратившему банковские капиталы. Сам Иосиф Яковлевич был человеком
рациональным и разумным, он не любил ненужные траты и не принимал подобных
расходов. При этом он готов был выделять большие суммы на благотворительность и
на различные премии для актеров и художников.
Гольдфельд был подтянутым, сухощавым мужчиной пятидесяти
лет. У него было несколько вытянутое лицо, светлые глаза, вьющиеся каштановые
волосы, которые он немного подкрашивал, но никому в этом никогда не
признавался. Он любил элегантные костюмы и смокинги, которые с удовольствием
надевал на различные светские мероприятия. Пожав руку гостю, он пригласил его
на уголовой диван, где обычно проводились частные беседы. Секретарь уточнив,
что именно будет пить гость, внесла две чашки зеленого чая и наборы с сухарями,
шоколадом и печеньем.
— Мне сказали, что вы новый адвокат нашего Ахмеда Абасова, —
сразу начал беседу Гольдфельд.
— Нет. Я второй адвокат. Первый так и остался защитником
Абасова.
— Мы хотели предложить свои услуги, но Ахмед отказался, —
сообщил Иосиф Яковлевич, — я считал, что мы должны сделать все возможное для
оказания помощи нашему вице-президенту.
Дронго отметил, что он не сказал «бывшему». Это был хороший
сигнал для продолжения беседы.
— Зачем вы хотели со мной встретиться? — спросил Гольдфельд.
— Мне важно было узнать ваше мнение о случившемся, — ответил
Дронго, — вы работали с ним больше восьми лет, взяли его своим заместителем.
Неужели вы так ошибались и не смогли разглядеть в нем потенциального убийцу?
— Я об этом не думал. Он пришел к нам работать больше восьми
лет назад, и я сразу обратил на него внимание. Умный, толковый, очень знающий,
умеющий мыслить, принимающий нестандартные решения. Когда мы сделали его
начальником отдела, его отдел стал лучшим в нашем банке. Я думал выдвинуть его
первым вице-президентом.
— Такие характеристики обычно не выдают убийце.
— Я убежден, что это было убийство в состоянии аффекта, —
сообщил Иосиф Яковлевич, — Абасов достаточно разумный человек, чтобы совершать
подобные дикие поступки. Тем более что он нанес столько ударов. Либо это
ошибка, либо он был просто в невменяемом состоянии. Он не мог совершить такого
преступления в своем обычном состоянии, в этом я убежден. Мы дважды посылали
наши характеристики следователю, но адвокат Боташев говорил, что они не были
приобщены к делу. Это нас очень обижает, ведь Абасов столько лет был нашим
сотрудником.
— У меня к вам будет один очень необычный вопрос, —
улыбнулся Дронго, пробуя чай. Он был вкусным, зеленый и с жасмином. — Насчет
ваших отношений.
— Догадываюсь, какой, — усмехнулся Гольдфельд, — вам
интересно, как вообще мы уживались. Еврей во главе банка и азербайджанец в
качестве одного из его заместителей.
— И не просто азербайджанец, — заметил Дронго, — он
мусульманин и шиит. Он из Баку, а там живут в основном шииты. Насколько я
помню, это самые непримиримые враги Израиля в Иране и Ливане.
— Верно, — кивнул Гольдфельд, — именно поэтому мне очень
важно было присутствие Ахмеда Абасова в нашем банке. Мы ведь работаем со
странами СНГ и Прибалтики. Поэтому в нашем банке работают представители
практически всех народов нашей страны. Среди моих трех заместителей — русский,
азербайджанец, латыш. Среди начальников отделов у нас есть белорусы, украинцы,
даже киргиз. Я считаю, что это наиболее верная политика в таком банке, как наш.
Конечно, мы ориентируемся прежде всего на деловые качества наших сотрудников,
но их национальное многообразие — это бесценный капитал нашего банка. Что
касается мусульман-шиитов, то вы правы. Они настроены по отношению к Израилю
наиболее агрессивно. Но я был в Баку и не видел этой агрессивности. Более того,
насколько я знаю, там открыты регулярные рейсы между Баку и Тель-Авивом.
— Они даже летают под совместное пение на двух языках, —
улыбнулся Дронго, — это было самое важное, что я должен был узнать. Мне важно
было уточнить ваше отношение к Абасову.
— Я считал его своим другом, — поднял голову Гольдфельд, — и
буду так считать, независимо от того, какой приговор ему вынесут в суде. Не
знаю, почему он это сделал, но уверен, что мы еще узнаем. Однако в любом случае
он показал себя как очень компетентный и добросовестный специалист. И я не могу
сказать о нем ни одного плохого слова.
— Постарайтесь не говорить этого журналистам, — посоветовал
Дронго, — иначе они обратят ваши слова против вас. Вы действительно хотели
сделать его первым вице-президентом банка?
— Да. Я не скрывал своих планов. Он был очень деятельный
человек, на которого я мог вполне положиться.
— Ребрин должен был уйти?
— Он уже давно болеет. В прошлом году ему сделали
шунтирование сердца. Есть какой-то предел для столь сложной работы, которой мы
занимаемся. Нам нужно подумать и о здоровье человека. Поэтому Дмитрий
Григорьевич знал, что работает здесь до конца года. Мы не делали из этого
особых секретов.
— И его такая перспектива устраивала?
— Она устраивала его жену, детей и внуков. У него три дочери
и шестеро внуков. Все мальчики, как по заказу. Старшему уже семнадцать.
По-моему, они хотят видеть живого дедушку. Хотя он сам, конечно, недоволен. Не
говорил нам об этом, но постоянно подчеркивал, как хорошо себя чувствует после
шунтирования. Все время говорил, что врачи дали ему еще пятнадцать лет. Любит
шутить, что его чинили по методу Дебейки. Вы, наверно, слышали — этот
американский врач не дожил двух месяцев до ста лет. Можете себе представить,
какая живая реклама? Сто лет жизни. Вы знаете, я верю, что его сохранял сам
Бог. Говорят, что он лично спас жизни более пятидесяти тысячам людей. Лично.
Своими руками…
