— Правильно делаете, — кивнул Дронго, — он очень опасен. Но
я полагаю, что уже сегодня вечером или, самое позднее, завтра утром мы сможем
его разоблачить. Но сегодня я позвоню Боташеву, и мы поедем во второй половине
дня к вашему дяде. Боюсь, что новость о смерти жены может на него очень плохо
подействовать.
— Правильно, — кивнула Сабина, — так и нужно сделать. Когда
вы хотите поехать?
— Сегодня после двух.
— Значит, спать вы сегодня совсем не будете?
— Ничего. Отосплюсь завтра. Или послезавтра.
— Вы удивительный человек, — сказала Сабина, — и даже не
представляете как вы на меня действуете. Вчера я впервые в жизни сделала сама
предложение мужчине. И получила отказ. Знаете, как обидно? Я чувствовала себя
такой старой уродиной.
— Напрасно. Я же вам попытался объяснить…
— Это все одни слова. Когда нравится женщина, мужчина
забывает обо всем на свете. Мне было ужасно обидно и неприятно. Честно говоря,
я сегодня тоже почти не спала. И еще смерть Алдоны. Вот тогда и понимаешь, что
все так ненадежно, все так скоротечно.
Она поднялась. И глядя на него, медленно сняла с себя халат.
Под ним ничего не было. Он увидел ее маленькие упругие груди.
— И вы снова скажете, что моя бабушка дружила с вашей мамой?
— спросила она, чуть покраснев.
Он поднялся. Взглянул на молодую женщину, стоявшую перед
ним.
— Я нарушаю этический кодекс адвокатов, — пробормотал он, —
им нельзя вступать в близкие отношения с клиентами.
— Но вы не совсем адвокат, — она сделала шаг вперед. — Или
вы считаете, что я должна вас уговаривать?
— Мое грехопадение будет вашей виной, — сказал он, уже не
пытаясь защищаться. И обнял ее.
— Все наши рассуждения о морали и нравственности — одна
сплошная говорильня, — подумал Дронго, — никого и никогда не нужно осуждать.
Право на счастье должно быть у каждого человека. Как и право на жизнь.
— Ты что-то сказал? — спросила Сабина.
— Нет. Еще не успел.
Глава семнадцатая
Он действительно испытывал некоторую неловкость. Она
казалась ему моложе своих лет. Но дремавшая в ней сила неожиданно проснулась, и
она проявила себя достаточно требовательной партнершей. На часах было уже
половина первого, когда позвонил Боташев. Он сообщил, что поедет в тюрьму в два
часа дня, и уточнял, где именно они встретятся с Дронго. Поговорив с адвокатом,
он обернулся к дивану, где она лежала.
— Не смотри на меня так, иначе я начну стесняться, —
пробормотал он, прикрываясь полотенцем и отправляясь в душ. Он не успел влезть
в ванную, как она появилась следом за ним. И тоже залезла в ванную.
— Не забывай, что я немка, — усмехнулась Сабина.
— Ты сделаешь так, что от смущения я начну заикаться, —
пробормотал Дронго.
— У меня все время такое ощущение, что я тебя изнасиловала,
— призналась она.
Они рассмеялись. Через полчаса он вызвал машину и перезвонил
Эдгару. Вейдеманис должен был заехать за Сабиной и отвезти ее домой, чтобы она
могла собрать вещи. К двум часам дня он уже ждал Боташева. Тот вышел из
автобуса в десять минут третьего. В руках у него был пакет со сметаной и
документами, которые он сложил вместе. Затем была долгая процедура проверок, и
наконец их впустили внутрь, где в комнате адвокатов они должны были ждать
своего клиента. Абасов долго не появлялся, пока наконец его не привели. Он весь
зарос, на лице проступала седая щетина, под глазами увеличились мешки. Было
заметно, как он осунулся.
— Вы видите, чем все это закончилось? — горько спросил
Абасов. — Они убили мою жену. Убили мою Алдону.
— Кто вам об этом сказал? — встревожился Боташев. — Как вы
узнали?
— В тюрьме своя передача информации, — хрипло ответил
Абасов, — значит, ее действительно убили. Несчастная девочка, как они могли
поднять на нее руку.
— Кто они? — не выдержав, спросил Дронго.
— Откуда я знаю? Убийцы, конечно. Те, кто ее задушил.
— Вам рассказали подробности ее смерти?
— Конечно. Сюда вести доходят быстро.
У Абасова были красные, опухшие глаза. Очевидно, узнав о
гибели своей жены, он много плакал. Дронго подумал, что сейчас не лучшее время
для рассказов о неверности его жены. Кроме того, он чувствовал себя неловко и
после встречи с племянницей Абасова, словно обманул его доверие.
— Возьмите себя в руки, — посоветовал Боташев, — нельзя так
раскисать. Вам нужно жить, у вас есть дети. Вы обязаны жить хотя бы ради них.
— Моя жизнь закончилась, — тяжело вздохнул Абасов, — теперь
я понимаю, что меня нарочно убрали, чтобы убить Алдону, — он все еще не мог
осознать реальное положение дел.
— Все совсем не так, как вы себе представляете, — сказал
Дронго, — давайте начнем по порядку. Сначала в ваш центральный офис перевели
господина Паушкина, и вы об этом не знали. Кто принял это решение?
— Какая разница, все уже кончено.
— Мы пришли сюда работать, а не выслушивать ваши стоны, —
жестоко сказал Дронго, — отвечайте на мои вопросы. Я задаю их не из праздного
любопытства.
— В нашем банке все решает только один человек — президент
Гельдфельд. Только он мог принять решение о переводе Паушкина в наш центральный
аппарат.
— Но кто-то мог ему посоветовать.
— Возможно. Это мог сделать и начальник отдела Орочко, и их
куратор Лочмеис. И даже наш первый вице-президент Ребрин. Каждый из них мог
рекомендовать Иосифу Яковлевичу взять Паушкина в центральный аппарат.
— Я не совсем понимаю смысла ваших вопросов, коллега? —
вмешался несколько удивленный Жагафар Сабитович.
— Потом все объясню, — пообещал Дронго. — Итак, его перевели
в центральный аппарат. А откуда вы узнали, что ему дали двухдневный отпуск, когда
ваша жена отправилась в Санкт-Петербург?
— Мне позвонили, — угрюмо сообщил Абасов, — сначала мне
позвонили и сообщили, что его нет. Сказали, что он отпросился и улетел в
Санкт-Петербург. Можете себе представить мое состояние. Я ведь знал, что туда
полетели Алдона с подругой. Я начал проверять. Позвонил в отдел, уточнил, кто
разрешил Паушкину двухдневный отпуск. Вячеслав Константинович сказал, что
разрешение дал сам Иосиф Яковлевич. Примерно часа через полтора мне снова
позвонила незнакомая женщина и сообщила, что он уже там, вместе с Алдоной. И
тогда я сорвался. Полетел в Санкт-Петербург. Но Алдона отдыхала вместе с
подругой. Они еще посмеялись надо мной. Тогда я решил, что мне необходимо
что-то предпринять, иначе я просто сойду с ума. Вернулся в Москву и начал
думать.
