— Когда его нашли?
— Вчера вечером. До того, как я заступил на дежурство.
— Вы дежурите с двенадцати ночи?
— Именно. — Его взгляд то и дело падал в книгу. Это был толстый, неопрятный толстяк.
— А где его нашли?
Он порылся в бумагах.
— На дороге, ведущей к главному шоссе, в шести милях к северу отсюда. Женщина из закусочной сказала, что видела машину, которая стояла там весь день. Якобы собиралась заявить об этом после закрытия закусочной.
— Что за закусочная?
— Там подают креветки. Если ехать на север, то справа по шоссе. Там увидите вывеску.
Он снова углубился в книгу. На обложке был всадник, он скакал на закат, полыхавший, как взрыв атомной бомбы.
Я проехал через разбросанный по побережью городок и взял курс на север к закусочной. Это была та самая закусочная, где я пил кофе в самом начале расследования. «Бьюик» Гарриет был найден в нескольких сотнях ярдов от дома Блекуэлла.
Я свернул с шоссе налево, спустился вниз, поставил машину на стоянке у белой перекладины, рядом с черным «кадиллаком». Был прилив, и море сверкало и переливалось, как голубая ртуть. Далеко-далеко видны были пеликаны, крошечные на фоне огромного неба.
На рулевой колонке «кадиллака» я прочитал фамилию Блекуэлла. По деревянному настилу я прошел к его дому. Я чутко фиксировал малейшие звуки: мои собственные шаги, удары волн о берег, еле слышный крик чайки, подбиравшей остатки трапезы пеликанов. Затем все затихло, заглушенное моим стуком в дверь дома полковника.
В конце концов я достал ключ и открыл дверь сам. В большой комнате ничего не изменилось, если не считать того, что было сделано с картиной Кэмпиона. Кто-то изрезал ее так, что лучи солнца проходили сквозь нее, как разряды молнии среди темных туч.
Я подошел к лестнице и, глядя вниз, крикнул:
— Блекуэлл! Вы здесь?
Тишина.
Я позвал Гарриет. Ответом мне было гулкое эхо. Я почувствовал себя неумелым медиумом, тщетно пытавшимся вызвать духов прошлого. Я неохотно спустился по лестнице и с еще большей неохотой прошел через большую спальню в ванную. Кажется, я сначала почуял запах крови и только потом увидел кровь.
Я включил свет в ванной. В раковине лежало полотенце, насквозь пропитанное кровью. Я приподнял его за край и бросил обратно в раковину. Пятна засохшей крови были на покрытом линолеумом полу. Стараясь не угодить в них, я прошел в малую спальню. Замок на двери был сорван.
На голом матрасе сидел без пиджака полковник Блекуэлл. Его лицо было бледным как мел и заросло черной щетиной. Он воровато посмотрел на меня.
— Доброе утро, — сказал он. — Я так и знал, что придете вы.
— Утро не очень доброе. Кого вы сегодня убили?
Он прищурился, словно в лицо ударил яркий свет:
— Никого.
— Ванная напоминает скотобойню. Чья там кровь?
— Моя. Порезался, когда брился.
— Вы не брились по меньшей мере сутки.
Он рассеянно потрогал подбородок. Он явно пытался восстановить нарушенную связь с миром с помощью первых попавшихся фраз.
— Я порезался вчера. Это старая кровь. Никто сегодня не умирал.
— А кто умер вчера?
— Я. — Он снова прищурился от невидимого прожектора.
— Нет, вам не настолько повезло. Встаньте.
Он послушно поднялся. Я быстро обыскал его, хотя и дотрагивался до него с отвращением. Оружия при нем не было. Я велел ему садиться, и он опять безропотно подчинился.
Злобное упрямство бесследно покинуло его, уступив место нервозности. Это случается с теми, кто заходит слишком далеко. Какая-то крыса начинала грызть им сердце, и это делало их еще более опасными для окружающих, да и для самих себя.
— Я провел ночь в одиночестве, — сказал он, и глаза его подернулись влагой.
— Что вы делали?
— Ничего особенного. Ждал. Надеялся, что утро придаст мне силы действовать. Но свет еще хуже, чем потемки. — Он слегка посопел носом. — Сам не знаю, зачем я говорю вам это. Вы меня ненавидите.
Я не стал разуверять его.
— Хорошо, что вы готовы говорить. Нужно ваше признание.
— Признание? Мне не в чем признаваться. В ванной старая кровь. Я никого не убивал.
— Чья же она тогда?
— Может, хулиганов, что вломились сюда. Это теперь частое явление.
— Как и убийства. Начнем с убийства номер один. Зачем вы убили Рональда Джеймета?
Он посмотрел на меня снизу вверх, словно седовласое дитя, внезапно и безобразно состарившееся.
— Я не убивал. Это несчастный случай. Он упал и сломал лодыжку и шприц. Я нес его на себе весь день и еще ночь. Из-за отсутствия инсулина ему стало плохо. Потому-то он и умер. Самый настоящий несчастный случай...
— Как именно все произошло?
— Мы с Рональдом затеяли дружескую потасовку. Он споткнулся о камень и сошел с тропы. Он неудачно приземлился — всей тяжестью на лодыжку. Я даже слышал хруст.
— Из-за чего возникла дружеская потасовка?
— Просто так. Он слегка подтрунивал из-за моего увлечения юной особой, которой он покровительствовал. Она мне действительно нравилась, но, уверяю вас, дальше этого дело не зашло. Я никогда... никогда не делал ей ничего плохого. У меня были к ней самые чистые чувства. Я так и сказал Рональду. Кажется, я дружески толкнул его, чтобы подчеркнуть свои слова. Я не хотел, чтобы он упал.
— И погиб...
— Почему мне хотеть его смерти? Тогда бы я просто оставил его там, в горах... — Он добавил в качестве решающего аргумента: — Рональд был моим любимым кузеном. Он был очень похож на мою мать. — Он посмотрел на меня как-то очень плаксиво. Я решил, что он сейчас заведет речь о матери. Такое бывало.
— Когда вы впервые вступили в половую связь с Долли Стоун?
Он отвел взгляд. Его глаза были почти не видны из-за отекших век, словно его избили невидимые кулаки.
— Ах, вот вы о чем!
— О том самом.
Он откинулся на кровати так, что его голова оказалась на полосатой подушке без наволочки. Он глухо сказал:
— Клянусь, я не прикасался к ней, когда она была несовершеннолетней. Я обожал ее на расстоянии. Она была как фея. И после смерти Рональда я не трогал ее.
Мы встретились потом, только прошлой весной на Тахо. Она повзрослела, но мне казалось, я снова встретил мою маленькую фею. Я пригласил ее к себе в охотничий домик, просто так, показать ей его. Я был рад встрече. Она тоже. Потом она сама пришла ко мне — и приходила еще и еще. Я жил в радости и горе. Я был счастлив с ней и горевал, когда ее не было. Затем она ополчилась против меня, и вся жизнь стала кошмаром. — Он глубоко вздохнул, словно влюбленный подросток.
