Напряженная ситуация вернула Люси к угрюмому подчинению и сделал ее речь невнятной.
– Я ничего от вас не возьму. Я пойду в полицию.
– Извини, милочка, я не хотела причинить боль. Ты же знаешь мой мерзкий характер, Люси.
Голос Уны стал сиплый от волнения и деланной заботливости.
– Я сделала тебе больно?
– Нет, не сделали. Вы не могли сделать мне больно. Просто не подходите ко мне. Уйдите, оставьте меня в покое.
– Почему я должна так сделать?
– Потому что вы от меня ничего не добьетесь.
– На сколько же ты согласна, милочка?
– И не предлагайте мне денег. Я вам не «милочка».
– Пять тысяч долларов!
– Я не трону ваших денег. – А ты становишься чересчур разборчивой, черномазая девка. Тебе ведь никто не давал работы, пока я не взяла тебя.
– Не называйте меня так, и делайте что хотите с вашей работой. Я не вернусь к вам даже под страхом смерти.
– Может быть, так оно и будет, – весело проговорила Уна. – Надеюсь, что смерть будет тебе угрожать.
Ее шаги прозвучали к выходу, и дверь хлопнула. Последовала мрачная тишина, потом серия звуков, медленных вялых движений. Они закончились скрипом пружин кровати и тяжелым вздохом. Я вернулся к окну. Голубизна неба ударила мне в глаза. У входа Уна садилась в такси, затем оно уехало. Я выкурил две сигареты и, наконец, Люси вышла и заперла дверь на ключ, висевший на медном кольце. Несколько секунд она помедлила, стоя на бетонном крыльце, подобно неопытному ныряльщику, готовящемуся к трудному прыжку. Толстый слой пудры покрывал, как глазурь, ее лицо, не слишком хорошо маскируя цвет ее кожи. На ней была все та же одежда, но ее тело казалось более мягким и женственным.
Она прошла через двор, повернула направо и пошла по шоссе. Я последовал за ней пешком. Она шла быстрыми и неуверенными шагами, и я даже боялся, не собирается ли она броситься под машину. Потом ее походка стала более уверенной.
У первого же перехода она пересекла шоссе.
Я обогнал ее и нырнул в первый же магазинчик, оказавшийся на моем пути. Это был фруктово-овощной магазин с открытой витриной.
Склонившись над грудой апельсинов спиной к улице, я услышал, как простучали ее каблуки, и почувствовал, как ее тень упала на меня, подобно прохладному туману.
Глава 5
Улица шла параллельно Мейн, на расстоянии квартала от нее. Вдоль покрытого выбоинами асфальта теснились не попавшие на Мейн-стрит радио и сапожные мастерские, мастерские по ремонту мебели, магазины со средствами для уничтожения насекомых и закусочные, похожие на мухоловки. Люси остановилась перед домом в третьем квартале и оглядела улицу. Я стоял на автобусной остановке на углу, в сотне метров от нее. С внезапной живостью она перебежала затененный двор дома и вбежала по ступенькам на веранду. Я пошел за ней.
Дом, в который она вошла, имел заброшенный и архаичный вид. С одной стороны он вплотную примыкал к мастерской по чистке матрацев, с другой – к парикмахерской с одним-единственным парикмахером. Трехэтажный, с фантастической остроконечной крышей, он был построен до появления калифорнийского стиля архитектуры. Извилистые коричневые отметки уровня воды испещряли его серые боковые стены. Оконные переплеты нижнего этажа были выкрашены в белый цвет, и окна смотрели на солнце, словно очки слепца. Возле двойных дверей была табличка с надписью, выведенной крупными черными буквами: «Сэмюэль Беннинг, врач».
Карточка, прикрепленная над звонком, сообщала на английском и испанском:
«Звоните и входите».
Так я и сделал.
В прихожей пахло больничным мылом, стряпней, антисептиками и сыростью. Из полумрака на меня посмотрело лицо. Это было крупное мужское лицо, очень резкое и агрессивное. Я инстинктивно отпрянул, но потом понял, что это отражение моего собственного лица в тусклом зеркале, висящем на стене. Зеркало было вставлено в старую раму с причудливыми завитками. Дверь в конце прихожей впустила свет и темноволосую женщину. На ней было серое полосатое форменное платье, и она была красива пышной горячей красотой. Она смотрела на меня черными глазами и, видимо, знала это.
– Вы хотите видеть доктора, сэр?
– Если он у себя.
– Пройдите в комнату ожидания, сэр. Он скоро вас примет. Дверь налево.
Она удалилась, мягко покачивая бедрами.
В комнате ожидания никого не было. Широкая, с несколькими окнами, она, очевидно, была раньше гостиной первого этажа. Теперь ее главным качеством было полное отсутствие респектабельности, начиная от раскромсанного ковра и кончая неопределенного цвета потолком. Вдоль стен стояло несколько расшатанных стульев, недавно обновленных с помощью яркого ситца. Несмотря на это, комната была из тех, на которых порочная нищета оставила свои следы.
Я сел на стул спиной к свету и взял журнал с расшатанного стола. Журнал был двухлетней давности, но он помог мне скрывать свое лицо. В дальней от меня стене находилась закрытая дверь. Через некоторое время дверь открылась и в ней появилась молодая брюнетка в плохо сидящей форме.
За открытой дверью я услышал женский голос, похожий на голос Люси. Она там что-то говорила, но слов я не разобрал.
Вошедшая женщина резко закрыла дверь и подошла ко мне.
У нее были глаза цвета голубой эмали. Красота ее свела на нет убогость комнаты.
Я задумался над тем, как могла эта комната удостоиться чести принимать ее, когда красавица прервала мои мысли, – Вы хотите видеть доктора?
– Да.
– Он сейчас занят.
– И долго он будет занят? Я спешу.
– Не могу сказать, как долго.
– Я немного подожду.
– Хорошо, сэр.
Она стояла под моим настойчивым взглядом с таким невозмутимым спокойствием, словно это было ее естественное состояние. Ее красота была не чувственной и не связанной с движениями. Она была застывшая, как красота статуи. Даже голубые глаза были плоскими, лишенными выражения. И все ее лицо, казалось, находилось под новокаиновой блокадой.
– Вы один из пациентов доктора?
– Пока еще нет.
– Могу я узнать ваше имя?
– Ларкин, – бухнул я, наугад. – Горас Ларкин.
Замороженное лицо не оттаяло. Она подошла к письменному столу и что-то записала в карточку. Ее слишком тесное, плохо сидящее, но шикарное платье вызывало у меня тревогу. Все в ней беспокоило меня.
Дверь хлопнула, и появился мужчина в докторском халате. Я поднял журнал и под его прикрытием принялся изучать вошедшего. Его голова с большими ушами и почти без волос казалась странно голой, как будто ощипанной. На длинном лице тускло светились тревожные светлые глаза. Глубокие печальные складки тянулись вниз от крыльев большого обвислого носа.
