— Зачем откладывать? Пошли со мной, только оденусь.
Через несколько минут мы, поднявшись следом за Уилсоном по трем лестницам, оказались в комнате связистов.
Там он протянул нам судовую книгу в матерчатом переплете.
— Записи найдешь сам, — сказал он Эрику. — Меня снова вызывает капитан.
Уолсон заспешил в каюту капитана, а мы с Эриком занялись книгой. Он находил нужную графу, а я записывал цифры на клочке бумаги. За двадцать минут мы выяснили, что в письмах Гектора Ленда к миссис Гектор Ленд в Детройт имелось шесть денежных вложений. Все записи были сделаны в последние три месяца и все датированы. Сумма каждый раз равнялась примерно ста долларам и в общей сложности составила шестьсот двадцать долларов.
— Ленд не мог выкроить эти деньги из своего заработка, — сказал Эрик, — у него есть другой источник дохода.
— Игра?
— Возможно. Но тогда ему должно было дьявольски везти.
— Он мог получить всю сумму разом, с блеском выиграв одну партию в кости, а потом отсылать деньги постепенно, чтобы не вызвать подозрений.
— Верно. Даты совпадают с нашими заходами в порт. За последние три месяца мы регулярно бывали в Перл. Каждые две недели проводили там дня три-четыре. Конечно, Ленду приходилось посылать деньги оттуда, потому что отправлять письма с моря невозможно. Не представляю, откуда у него этакие деньжищи?
— А где Ленд сейчас?
— Думаю, на своем месте. До следующей Капитанской мачты он будет на корабле, а потом, может быть, отправится на губу.
— За что?
— Он же признался, что вошел в комнату, чтобы украсть виски. Если он больше ни в чем не виноват, то все равно будет наказан и знает об этом.
— Едва ли мы сейчас выудим что-нибудь из Ленда, — сказал я, — вчера он до смерти перепугался. Но поговорить стоит.
— Я тоже так думаю.
Ленда мы нашли в офицерской столовой, где он помогал другим стюардам накрывать столы к завтраку. Он старался на нас не смотреть и продолжал работать, как будто нас не было. Работал он быстро и ловко, и до того тщательно разглаживал скатерти и раскладывал ножи, вилки и ложки, что можно было подумать, он решил посвятить этому мирному и уютному занятию остаток своей жизни. Когда Эрик окликнул его по имени, он выпрямился и произнес: «Да, сэр», так и не взглянув на нас.
В светлом металлическом помещении изуродованное черное лицо Ленда и его мощный торс казались чужеродными, точно вырванное с корнем лесное дерево, принесенное бурей в совершенно неподходящее место.
— Подойди сюда и присядь на минуту, — приказал ему Эрик. — Надо поговорить.
Ленд тут же подошел к нам и, после того как мы сели, устроился на краешке стула.
— Слушаю, сэр? — произнес он.
— В последнее время ты отсылаешь домой много денег.
— Не так уж и много, сэр. Только то, что мне удается скопить. Жене нужны деньги.
— Не сомневаюсь. Но это не объяснение.
— Я коплю, сэр. Почти ничего не трачу на себя. Отсылаю ей все жалованье.
— Как ты набрал шестьсот двадцать долларов за последние три месяца? Если украл, то я все равно узнаю.
Челюсти Ленда дернулись, как будто он хотел ответить, но не мог подобрать подходящих слов.
Наконец он сказал:
— Заработал, сэр. Я заработал.
— Как?
— Играл. Мне жутко везет в кости, вот я и выиграл эти деньги.
— С кем ты играл?
— С парнями. Со всеми, кто хотел поиграть.
— Парни с корабля?
— Да, сэр. Хотя нет, сэр. Только некоторые. Вообще-то я не припомню.
— Подумай как следует и вспомни, Ленд. Потому что я обязательно проверю все, что ты расскажешь, и, если соврешь, тебе грозят неприятности. Положение у тебя и без того не ахти, а игорные делишки его не улучшат.
— Да, сэр, — согласился Ленд. Мускулы на его лице напряглись оттого, что он изо всех сил сдерживал страх. — Но я эти деньги выиграл. Это правда, потому я вам так и сказал. В кости мне жутко везет…
— Ты уже говорил. Сходи на камбуз и посмотри, нет ли чего пожевать. Пора завтракать.
Ленд подскочил, будто под ним распрямилась пружина, и едва ли не опрометью бросился к камбузу.
— Думаешь, не врет? — спросил я.
— А я то почем знаю? — огрызнулся Эрик. — Черный будет скрывать от белого правду, пока его не возьмут за горло. Ленд слишком многим рискует.
Громкоговоритель на перегородке прошипел:
«Лейтенант Сван, пожалуйста, спуститесь на ют к телефону. Лейтенанта Свана срочно к телефону…»
— Наверное, из полиции. — Эрик устало вздохнул. — Как звали того детектива?
— Крэм.
Звонил детектив Крэм из Гонолулу. Он хотел получить формальные показания, касавшиеся обстоятельств смерти Сью Шолто от нас с Эриком и от меня персонально как от обнаружившего тело.
— Он хочет поговорить и с тобой, — вернувшись, сказал мне Эрик.
Взяв трубку, я произнес:
— Дрейк слушает.
— Это Крэм. Сможете зайти в полицейский участок сегодня утром? Я хочу выслушать вас побыстрей.
— Хорошо, но сперва я должен отметиться в транспортном управлении. Возможно, я должен буду скоро уехать.
— Да, помню. Дознание состоится сегодня после двенадцати. Вы обязаны присутствовать, и лейтенант Сван тоже.
— Мы будем. Есть что-нибудь новое?
— Нет. Но следователь сомневается, что это самоубийство. Трудность в том, что у нас нет ни единой зацепки. Преступником может оказаться кто угодно. Вопрос остается открытым, и я не представляю, как нам его закрыть. А вы?
— Я тоже.
— Ну что ж, поговорим, когда приедете ко мне. В девять удобно?
— Идет.
Мы проговорили битых два часа в кабинете Крэма за закрытыми жалюзи и пришли к тому, с чего начали. Сью Шолто могли убить Ленд, Эрик, я, Джин Халфорд, Мери Томпсон, миссис Мерривел, доктор Сэйво — в общем, любой из тех, кто принимал участие в вечеринке и не смог бы отчитаться за каждый свой шаг, не говоря уж о том, что оснований ограничивать круг подозреваемых лишь присутствовавшими не было. Каждый желающий мог свободно входить в Гонолулу-Хаус весь вечер.
Один упрямый факт то и дело заводил нас в тупик, заставляя отвергать любую свежую идею — ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Насколько нам было известно, только двоих людей — Эрика и Мери связывали с ней личные отношения, и оба они едва ли годились в подозреваемые. В итоге пришлось смириться с выводом, что Сью Шолто наложила на себя руки, и меня этот вывод нисколько не удивил.
Во время дознания, которое оказалось затянутым, тоскливым и путаным, я наблюдал за Мери. Только на ней отдыхали глаза в этой голой и душной комнате. Разумеется, смерть подруги потрясла ее — об этом говорила бледная до прозрачности кожа, скорбный взгляд и то, как она, давая присягу, сдерживала дрожь в руках. Раз или два голос ее сорвался, когда она рассказывала о том, что Сью обычно бывала веселой, а внезапно накатившее дурное настроение накануне вечером было совсем не типично для нее.
