— Сэм? — В ее голосе прозвучало нетерпение.
— Прости за поздний звонок. Задержало одно дело. — Я не хотел говорить ей о смерти Бесси Ленд. Но Мери уже знала.
— Я видела газеты, Сэм. Я боюсь.
— Я тоже боюсь. Потому я и… — Я замолчал. Хефлер сказал, что дело секретное. Вероятно, говорить о нем нельзя было даже с Мери, хотя она знала почти столько, сколько я.
— Потому ты — что?
— Потому я и хочу тебя сегодня увидеть, чтобы развеяться.
— Я тоже. Но у меня есть для тебя хорошая новость. Новости не всегда бывают плохими.
— Я приеду прямо сейчас. Ты ужинала?
— Нет еще. Мне нужно двадцать минут, чтобы собраться.
— Но ни одной больше.
— Ты прелесть.
Мери повесила трубку, и я помчался домой переодеваться. Ужинать она пришла в темно-синем трикотажном вечернем платье, в котором ее плечи выглядели ослепительно. Подобранные кверху светлые волосы, приоткрывая изящную шею, делали Мери похожей на яркий летний цветок на изящном стебле. Стоило мне ее увидеть, и настроение разом улучшилось. Она воплощала в себе все праздничное, светлое и радостное — словом, то, чего я был лишен целый год. Рядом с ее юной красотой, осенявшей теплым сиянием стол с горящей посередине свечой, мои сегодняшние злоключения казались невероятными. На время они обрели призрачность вымысла.
Когда мы пили мартини, Мери спросила меня о том, как умерла Бесси Ленд. Но Бесси Ленд уже переселилась в другую страну.
— Бог ведает, что случилось. Не знаю. По крайней мере, меня это больше не касается.
— Что ты имеешь в виду?
— Делом занимается полиция. Это их обязанность, а они полагают, что Бесси покончила самоубийством, значит, и я должен думать, что это самоубийство. — Под воздействием мартини, всосавшегося из моего пустого желудка в кровь, я добавил: — В отпуск я приехал, чтобы хорошо провести время, и проведу его хорошо, даже если половина Детройта разом вымрет.
— Ты довольно бессердечный, да, Сэм? — спросила Мери, сдержанно улыбнувшись.
— Как большинство людей. Только я откровенно сознался.
— Думаю, ты прав. Большинство людей слишком озабочены собой, чтобы беспокоиться о других.
Допив коктейль, Мери поставила стакан на стол. Она смотрела на меня с видом человека, который, узнав горькую правду, обрел силу.
— Конечно же я не совсем бессердечный, — продолжал я, — вскройте внешнюю оболочку, и вы найдете под ней жидкую, сваренную на молоке кашу из скисшего винограда и раненых чувств.
— Эта метафора стоит того, чтоб ее запомнить. Ты в самом деле такой циник или валяешь дурака?
— Не знаю. Я так долго торчал на флоте, что сам не знаю, какой я. Зато знаю, что ты мне нравишься.
Глаза Мери, полупрозрачные и неопределенного оттенка при свете свечи, смотрели на меня в упор.
— Не могу тебя понять. Кто ты: интеллектуал или невежда?
— И то и другое, — равнодушно заметил я, хотя и был втайне взволнован этим разговором. — Я интеллектуал среди невежд и невежда среди интеллектуалов.
— Не слишком внятно. А что для тебя важно?
— Я думал, что хочу стать великим репортером. Вскрывать язвы больших городов и всякое такое, понимаешь? Но за последний год-два это прошло.
— И ты ничего не хочешь? Если ты так скажешь, я закричу.
— Я вполне уверен, что хочу зарабатывать деньги. Как — не имеет большого значения. Это случилось с большинством моих знакомых на флоте. Перетрусишь до смерти пару раз, и весь идеализм испаряется.
Мери чуть приоткрыла рот и, судя по ее сосредоточенному виду, хотела что-то сказать. Но тут как раз официант принес нам еду. Она промолчала. Несколько минут мы молча ели. Потом она заговорила:
— У нас осталось совсем немного дней для свиданий.
— Знаю. Еще две недели.
— Еще два дня. Мне предложили работу в Сан-Диего. Это и есть моя новость.
— Мне казалось, ты говорила, что новость хорошая.
— Так и есть, потому что работа хорошая. На складе военно-морского флота.
Меня огорчило, что она уезжает, и я проворчал:
— А я, скорей всего, демобилизуюсь, когда война кончится.
— Понимаю. Но, пока она продолжается, у меня будет ощущение, что я… понимаешь, приношу пользу. — Она слегка покраснела, и тон у нее был смущенный. — Сегодня я уже обо всем договорилась.
Я ничего не мог придумать в ответ, кроме:
— Жаль, что не смогу поехать с тобой.
— А почему бы и нет? — Она задорно улыбнулась.
— Может, и смогу. Ты уезжаешь через два дня?
— Если куплю билет. У меня есть льготы.
— В любом случае перед отплытием заеду в Диего попрощаться.
— Почему бы нам не поехать вместе в субботу? Мы бы отлично попутешествовали вдвоем.
Ее ясный взгляд, в котором отражалось мерцание свечи, таил в себе обещание тепла и света.
Ночью, лежа в своей холостяцкой постели, я думал о том, какое у нас могло бы получиться чудесное путешествие. Вообще-то говоря, в Детройте меня ничего не держало. Моя девушка вышла замуж и отчалила. Большинство друзей — в армии, к тому же на других континентах. А единственный человек, который мне по-настоящему дорог, едет в Диего и хочет, чтобы я тоже поехал.
Я заснул, так и не приняв решения, но утром оно было принято за меня. Меня разбудил телефон, затрезвонивший возле кровати.
— Лейтенант Дрейк?
— Слушаю.
— Это Хефлер. Мы только что получили сообщение по телетайпу. Мне кажется, вас оно должно заинтересовать. Вы, разумеется, не должны никому об этом рассказывать.
Я был сонный, к тому же с похмелья, поэтому ответил ему довольно сердито:
— У меня в комнате один-два шпиона, не больше. — На второй кровати Джо Скотт, укрывшись с головой одеялом, спал как мертвец.
— Поймите, мы вынуждены принимать меры предосторожности, — произнес Хефлер тоном директора школы. — Я звоню вам, чтобы сказать, что нам кое-что стало известно о местонахождении Гектора Ленда.
— Он в Детройте?
— Далеко отсюда. Негр, чьи приметы совпадают по описанию, три дня назад перешел мексиканскую границу в Тиа-Хуане. Он воспользовался краденым удостоверением личности. Обратно не вернулся. На него организована облава.
— Очень признателен вам за звонок, мистер Хефлер.
— Я подумал, вам будет спокойней, если вы узнаете, что Ленда нет в Детройте. Всего наилучшего. — Он положил трубку.
Джо повернулся в постели и, застонав, сел. На его серой сонной физиономии проступила темная щетина.
